Марк Рафалов - Футбол оптом и в розницу

Нечто подобное имело место весной 2000 года. Корреспондент одной из самых читаемых и тиражных газет брал у меня интервью. Узнав о моем отце, погибшем в лагерях в 48-летнем возрасте, журналист, прервав мой рассказ, быстро запричитал: «Нет, нет, нет! Это нам не нужно!» Кому это «нам», я, конечно, уточнять не стал. Однако подумал — не потому ли по нашим городам марширует шпана с фашистской символикой на рукавах? И не стимулирует ли дремучесть мышления моего интервьюера стариков выходить на улицы с портретами человека, сгубившего миллионы жизней?

Персональным пенсионером я все же стал. Независимо от судьбы отца. Но правильно ли это — что «независимо»? Разве смогли бы мы стать такими, какими стали, независимо от наших героических отцов? Спасибо им за все и низкий наш поклон.

5 марта 1953 года умер Сталин. Мы с мамой были дома вдвоём, когда захрипела висевшая на стене черная тарелка репродуктора и сообщила страшную весть. Мы сидели за пустым обеденным столом и плакали. Это не было проявлением чрезмерной скорби или сожалением об ушедшей из жизни. Это был страх за судьбу страны, патриотами которой мы оставались всегда. Несмотря ни на что. Представить страну без Сталина было выше наших сил. Представить такое было просто невозможно. И мы плакали.

Пользуясь случаем, хотел бы для ясности сказать о моем личном отношении к Сталину. Замечу, что с годами оно претерпело значительную трансформацию. И сейчас, на склоне лет, я во многом разделяю мнение о Сталине государственного и военного деятеля, члена коммунистической партии с 1910 года Федора Раскольникова, который в 1939 году направил из Франции письмо Сталину. Вот что в нем говорилось:

«Ваша безумная вакханалия не может продолжаться долю. Бесконечен список ваших преступлений. Бесконечен список ваших жертв, нет возможности их перечислить. Рано или поздно советский народ посадит вас на скамью подсудимых как предателя социализма и революции, главного вредителя, подлинного врага народа, организатора голода и судебных подлогов» (журнал «Огонек», № 26, 1987).

Потом наступила хрущевская оттепель, и на XX съезде КПСС Никита Сергеевич сделал свой знаменитый доклад. Прокаженные становились нормальными людьми. Их не нужно было остерегаться, подозревать, ограничивать в нравах и доверии...

Мама взахлеб читала все выступления Хрущева. Она его боготворила. За отца! За нас с сестрой!

В 1956 году мы подали заявление с просьбой пересмотреть дело отца.

Определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда СССР от 22 мая 1957 года дело в отношении отца было отменено и «производством прекращено за отсутствием в его действиях состава преступления». Так было сказано в справке Верховного суда от 24 мая 1957 года.

Согласно каким-то решениям вышестоящих чиновников семьи реабилитированных имели право получить своеобразную компенсацию за убиенных отцов, матерей, мужей, жен, братьев, сестер... По два оклада за каждого...

Платить должны были учреждения, предприятия, организации, в которых работал репрессированный к моменту ареста.

Когда я явился в трест «Союзвзрывпром» за получением денег, управляющий трестом, Голобоков сразил меня поразительным сообщением. Он заявил, что в тресте нет сведений об аресте Рафалова! И показал приказ от 5 июля 1938 года. Я не верил своим глазам; в приказе говорилось, что «Рафалов уволен с 27.06.38 за невыход на работу». Много повидал я на своем веку канцелярских сочинений, но такого... Это был высший пилотаж в области цинизма и бумаготворчества. Сидевший передо мной чиновник работал вместе с отцом. Он прекрасно знал (возможно, и видел), что отца забирали на работе... Тем не менее дремучесть своего мышления управляющий трестом удостоверил в выданной мне справке от 3 июня 1957 года. Там так и написано: «За невыход на работу».

Такое даже и не прокомментируешь. Чего здесь больше — подлости или глупости? Видимо, в этом «коктейле» хватало и того, и другого.

Пришлось вновь обращаться в Верховный суд. Заместитель председателя ВС Н. Морозов многозначительно вздохнул и без всяких промедлений подписал 5 июня 1957 года новую справку. В ней после слов о реабилитации было дополнение: «По данным уголовного дела Рафалов-Заявлин М.А. до дня его ареста работал старшим инспектором треста «Союзвзрывпром». Бюрократы оказались поверженными. Я получил две отцовские очень скудные зарплаты.

Откровенно говоря, готовя рукопись этой книги к печати, я долго сомневался в целесообразности ознакомления читателей с материалами уголовного дела отца.

Документы этого дела являют собой кошмарный коктейль из человеческой мерзости, подлости, глупости, невежества и цинизма. Их нет никакой надобности комментировать. Можно лишь просить читателя остановить свой взор на наиболее «выдающихся» эпистолярных шедеврах инквизиторов XX века.

И еще одна просьба к читателю. Не торопитесь листать страницы. Это не детектив, где хочется скорее добраться до развязки и найти ответы на многочисленные вопросы, нагроможденные автором. Здесь все проще. Трагическая развязка неизбежна и заранее известна. И все же...

Документы дела обильно приправлены сработанными по модульному принципу оборотами; «контрреволюционная троцкистская деятельность», «нелегальная (или подпольная) литература», «подпольные совещания», Эти протокольные изыски, напоминающие записки сумасшедшего, должны были, по мысли их авторов, изничтожить жертву. Эти люди не молились на ночь. По ночам они профессионально творили великий грех: истязали, калечили, убивали.

Постарайтесь, уважаемый читатель, задаться несколькими простыми вопросами.

В чем же состояла контрреволюционная деятельность Рафалова?

Какая «подпольная» литература владела умами Рафалова и его товарищей?

Может, это были книга Михаила Булгакова или крамольные сочинения Исаака Бабеля? Возможно, они улыбались, читая веселые сочинения юмористов Евгения Петрова и Ильи Ильфа? Может статься, что они восторгались стихами незабвенной Анны Андреевны Ахматовой или замученного Николая Гумилева?

Чем занимались на «подпольных сборищах» их участники? Может быть, играли в преферанс, а заодно не выражали буйных восторгов по поводу деятельности вождя «всех времен и народов»? Все может быть.

И еще. Отец был арестован 26 июня. Трудно даже предположить, что, вынужденно занимая остродефицитное место в камере внутренней тюрьмы на Лубянке, он не подвергался допросам аж целых полтора месяца. Лишь 7 августа отец после длительной «технологической обработки» оказался на коленях. Ему прочли заранее заготовленный и отпечатанный на машинке протокол допроса и вынудили подписать этот роковой «документ». И все же, оказавшись в столь драматической ситуации, отец находит в себе силы, чтобы не назвать ни одной новой фамилии «врагов народа». В его «показаниях» упомянуты фамилии либо уже умерших, либо уже расстрелянных доблестными чекистами людей, либо уже осужденных ими же. Видимо, даже полутора месяцев костоправам НКВД оказалось недостаточно, чтобы превратить отца в стукача.