Эркюлин Барбен - Воспоминания гермафродита

В тот день началась наша дружба, которая вскоре переросла в настоящую привязанность.

Будучи доброй от природы, Сара окружила меня многочисленными заботами, свидетельствовавшими о ее великодушии. Я стала ее наперсницей и лучшей подругой.

Вместе мы ходили проведать мадам А., которая на самом деле была очень достойной женщиной.

Судя по ее внешности, она много страдала. Хотя ей было чуть за тридцать, казалось, что ей уже не меньше сорока лет. Она немного горбилась, как будто изнутри ее постоянно подтачивал недуг. Ее впалые щеки были порой бледны как у трупа, что удивительным образом контрастировало со спокойным смирением, отмечавшим ее усталые черты. Всегда, при любых обстоятельствах она оставалась ласковой. Ее настроение никогда не менялось. В выражении ее лица читалось нечто в высшей степени серьезное и благородное, в сочетании с пленительной добротой, вот почему воспитанницы буквально боготворили ее.

Мадам П. отдавала ей явное предпочтение. Эта дочь была вылитым портретом своего отца, и она страстно ее любила. Мадам А. превосходила своих сестер как в уме, так и в образованности. Поэтому вполне понятно, что ее мать ею гордилась и никогда не принимала серьезных решений, не посоветовавшись с нею.

Мадам А. не дала мне никаких инструкций в отношении проведения занятий, полностью доверившись мне. Так что в этом плане я получил полную свободу действий.

До того момента все, что я видел в Л., мне явно нравилось. Но фигура местного кюре стала исключением. Мое положение обязывало нанести ему визит перед тем, как приступить к своим обязанностям.

Я отправился к нему с мадам П. Во время этого краткого разговора я увидел в этом человеке врага, который мог в будущем оказаться опасным. И я не ошибся. Это был довольно хилый на вид старичок, худой, костлявый, с провалившимися мрачно поблескивавшими глазами, внушавшими ужас и отвращение. Он изъяснялся кратко, резко и можно сказать, насмешливо, однако не вполне убедительно. Его улыбка была фальшивой и недоброжелательной. Странно, но женская часть местного населения буквально преклонялась перед ним, и это несомненно можно было объяснить тем, что, прибегая к безжалостным, внушающим отчаяние моральным установкам, совершенно противоположным тем, которые определил нам Владыка небесный, он сумел подчинить себе эти робкие забитые души.

Но зато его искренне ненавидели все мужчины, и он это прекрасно знал.

К счастью, подобные священники встречаются редко, что, безусловно, является серьезным доводом в пользу христианской религии, проповедующей любовь и всепрощение.

Вернувшись домой, я поделился своими впечатлениями с Сарой, которая не особенно удивилась.

«Камилла, — сказала мне моя подруга, — только не говорите об этом маме, иначе она вас сразу разлюбит. В ее глазах аббат X. — святой. На моих сестер он уже давно не имеет никакого влияния к большой радости их мужей. Их духовным наставником является приходской кюре соседнего селения. Если бы я не боялась навлечь на себя упреки матери, я поступила бы так же. Но здесь она на уступки не пойдет».

В следующие дни я осматривал окрестности. У мадам П. были обширные владения, причем все находилось в прекрасном состоянии. Она была неутомимой труженицей и все делала сама, не прибегая к помощи своих зятьев.

Очень редко рассвет заставал ее в постели.

Все свое время она проводила в заботах, занимаясь садом, птичьим и скотным дворами. Никогда она не перекладывала на служанку даже самую тяжелую работу. Именно в постоянном труде и заключалась ее жизнь.

Иногда ей нужны были какие-то овощи. Если стояла хорошая погода, она звала нас с Сарой. «Дети мои, сходите-ка в Гере, и принесите мне то-то». И мы весело отправлялись туда, держась за руки. Гере — это принадлежавший ей огромный сад, в четверти часа ходьбы от дома, у входа в который находилась очаровательная увитая зеленью беседка. Это было нашим любимым местом прогулок. Сколько незабываемых часов провели мы там!

Эта деревенская жизнь заключала в себе бесконечное очарование! Я чувствовал, что буквально возрождаюсь среди этой пышной растительности, на этом чистом и живительном воздухе, который я вдыхал полной грудью.

Навсегда ушедшая счастливая пора!

Наступило 1 ноября 185…, когда в пансионе начинался новый учебный год.

На следующий день мы с Сарой повели всех наших учениц к торжественной мессе.

В церкви Л. было устроено возвышение, средняя часть которого была отведена для мужчин, в правой же части располагались мы.

Она была отделена от остального помещения сооружением из досок, дабы сделать невозможным любое общение.

Я приступила^ своим обязанностям. Мне предстояло заниматься самыми способными ученицами. Сара же заботилась о младших. Мадам А. немного помогала мне. Каждый день она наведывалась в пансион, где проводила час утром и час вечером. В действительности это заведение возглавлял я, по крайней мере, в той части, что касалась обучения, ибо остальное меня ничуть не заботило. Сара со своей матерью встречались с родителями и обговаривали с ними все условия. Это была настоящая каторга, и я была счастлива, что мне удалось ее избежать.

Наши пансионерки занимали два смежных дортуара: здесь я также должен был наблюдать за старшими ученицами, которым было от четырнадцати до пятнадцати лет.

Только легкая перегородка отделяла мою кровать от кровати Сары. У наших ног находилась небольшая дверца, которая никогда не закрывалась.

И оба дортуара освещал один ночник.

Совершив молитву и уложив учениц, мы с моей подругой часто подолгу беседовали. Я подходила к ее кровати, и для меня было настоящим счастьем заботиться о ней, подобно тому, как мать заботится о своем ребенке. Постепенно у меня вошло в привычку раздевать ее. Если же она даже одну шпильку вынимала без моей помощи, я чувствовала почти что ревность! Скорее всего, эти детали покажутся излишними, однако они необходимы.

Уложив ее на постель, я вставал рядом с ней на колени, прижимаясь щекой к ее лицу. Вскоре ее глаза закрывались под моими поцелуями. Она засыпала. Я с любовью смотрел на нее, не решаясь разбудить, однако она просыпалась.

«Камилла, — говорила она мне, — прошу вас, идите спать, вы простудитесь, к тому же уже поздно».

В конце концов, ее просьбы убеждали меня, и я тихо уходила, на прощания еще раз прижав ее к своей груди. С Сарой меня связывала не дружба, а настоящая страсть.

Это была не любовь, но истинное обожание!

И подобные сцены повторялись каждый день.

Часто я просыпался среди ночи. Тогда я тайком пробирался поближе к моей подруге, твердо пообещав себе не тревожить ее ангельский сон, но возможно ли было смотреть на это милое лицо и не прижаться к нему губами?