Винсент Буглиози - Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

Разумеется, существовали и другие улики, подтверждавшие нахождение Мэнсона на ранчо Спана в тот день. В придачу к показаниям Шрам, ДеКарло и других, Линда Касабьян рассказала, что на общем сборе “Семьи” тем вечером Мэнсон описал поездку в Биг-Сур и сказал, что публика там “вовсе не была заодно, каждый просто лелеял свои маленький кайф" и что "эти люди ни за что не хотели понять его”.

Как раз после этого Мэнсон объявил: “Время для Helter Skelter наконец настало!”

Обрывки и клочки, зачастую лишь вскользь затрагивающие суть дела. Однако они, с великим тщанием найденные и подобранные вместе, превратились в доказательства правоты Народа в этом деле. И почти с каждой новой беседой со свидетелями эти доказательства крепли.

Я много часов провел за беседами со Стефани Шрам, которая вместе с Китти Лютсингер бежала с ранчо Баркера всего за несколько часов до октябрьского рейда; Клем шел по следам обеих с дробовиком под мышкой. Я часто задумывался: что произошло бы с двумя девушками, будь рейд устроен хотя бы днем позже или будь Клем чуть расторопней?

В отличие от Китти Стефани оборвала все контакты с “Семьей”. Нам удалось скрыть ее нынешний адрес от защиты, но Пищалка и Цыганка отыскали Стефани на рабочем месте — в местной школе собаководства. “Чарли хочет, чтобы ты вернулась”, — заявили они. Стефани отвечала: “Нет уж, дудки”. Учитывая известные ей вещи, прямой отказ явился со стороны Стефани проявлением недюжинного мужества.

От Стефани я узнал, что, будучи на ранчо Баркера, Мэнсон учредил нечто вроде “школы убийц”. Каждой из девушек он выдал складной нож и лично продемонстрировал, как именно следует “резать глотки свиньям” — схватить за волосы, заломить голову назад и провести ножом от уха до уха (демонстрация шла на модели, которой Мэнсону служила перепуганная Стефани). Он также сказал, что им следует “воткнуть нож в глаз или в ухо, а потом покрутить лезвием, чтобы по возможности нанести больший урон жизненно важным органам”. Детали становились все кошмарнее: Мэнсон объявил, что, если в пустыню явятся полицейские, всех их надо будет убить, разрубить на мелкие кусочки, сварить головы и вывесить черепа вместе с униформой на шесты — чтобы остальные, испугавшись, больше не совались на ранчо [153] Гораздо позднее я обнаружил, что помощники шерифа Джордж Палмер и Уильям Глизон услышали примерно то же от Стефани Шрам еще 3 декабря 1969 года, но ОШЛА не стал сообщать об этом в ДПЛА. (Прим. авт.) .

Стефани рассказала офицерам ДПЛА, что обе ночи — в пятницу и в субботу, 8 и 9 августа — Мэнсон провел с нею. Расспросив ее подробнее, я выяснил, что после вечерней трапезы 8 августа Мэнсон отвел ее в трейлер и велел спать; сам он, дескать, присоединится позже. Впрочем, она не видела его вплоть до рассвета на следующее утро, когда Чарли разбудил ее и отвез в каньон Дьявола, в палаточный лагерь через дорогу от ранчо.

О следующей ночи (9 августа) Стефани рассказала следующее: “Как стемнело, он ушел и вернулся уже глухой ночью либо ранним утром”.

Если Мэнсон планировал воспользоваться показаниями Стефани Шрам как подтверждением своего алиби, мы уже вполне были к этому готовы.

19 марта Холлопитер, назначенный судом адвокат Мэнсона, подал сразу два ходатайства: чтобы Чарльзу Мэнсону устроили психиатрическую экспертизу и чтобы разбирательство его дела шло отдельно от общего процесса.

Взбешенный Мэнсон тут же попытался “уволить” Холлопитера.

В ответ на вопрос, кого же он желает видеть в качестве собственного адвоката, Мэнсон отвечал: “Себя самого”. Когда же судья Кини отклонил его просьбу, Мэнсон взял копию Конституции и со словами “Эта книжка ничего не значит для Суда” бросил ее в корзину для бумаг.

В итоге Мэнсон попросил о замене адвоката; на месте Холлопитера он пожелал видеть Рональда Хьюза. Как Рейнер и Шинь, Хьюз был одним из первых юристов, явившихся в камеру к Мэнсону. С тех пор Хьюз оставался на самой периферии разбирательства дела; его основной функцией было исполнение роли “мальчика на побегушках”, что следует из подписанного Мэнсоном 17 февраля документа, официально назначавшего Хьюза его курьером.

Кини удовлетворил просьбу о замене. Холлопитер, которого пресса называла “одним из лучших адвокатов Лос-Анджелеса”, был уволен через тринадцать дней после назначения; его место занял Хьюз, прежде ни разу не выступавший в суде.

Слывший интеллектуалом Хьюз был здоровенным лысеющим мужчиной с длинной тощей бородой. Брюки и пиджак Хьюза редко совпадали по цвету и обычно бывали покрыты многочисленными пятнами. Как подметил один репортер, “часто можно точно сказать, что у Рона было на завтрак… в течение последних недель”. Хьюз, которого мне предстояло хорошо узнать в ближайшие месяцы и к которому у меня возникло растущее уважение, однажды признался мне, что купил свои костюмы по доллару штука на распродаже в киностудии “Эм-Джи-Эм”; все они ранее принадлежали к гардеробу Уолтера Слезака [154] Уолтер Слезак (1902–1983) — австро-американский актер с интересной и трагичной судьбой. Случайная встреча молодого клерка с режиссером Майклом Кертисом привела его в кино; он впервые снялся в Германии, в немом фильме “Содом и Гоморра” (1922), а в 1930-е годы, уже после множества других киноролей, с успехом играл на Бродвее. В молодости Слезак был строен и красив; с годами же начал быстро полнеть, что сделало его моментально узнаваемым и любимым публикой характерным актером. Среди его ролей — неотесанные крестьяне и плюшевые медведи, которых Слезак играл с равным удовольствием и шармом. Снимался в таких фильмах, как “Принцесса и пират” (1944), “Синдбад-мореход” (1947), “Чудесный мир братьев Гримм” (1962) и др. . Пресса поспешила прозвать Хьюза “хиппи-адвокатом Мэнсона”.

Первыми двумя действиями Хьюза на этом новом посту были два ходатайства — об отмене психиатрической экспертизы и отдельного рассмотрения дела его клиента. Оба были удовлетворены. Третьим и четвертым действиями — просьбы вернуть Мэнсо-ну статус in pro per и предоставить ему возможность произнести речь в суде. В обеих просьбах отказано.

Мэнсон был явно раздосадован двумя последними постановлениями Кини, но жаловаться на сложившийся состав защиты он никак не мог: теперь интересы подсудимых представляли четыре адвоката — Рейнер (Ван Хоутен), Шинь (Аткинс), Фитцджеральд (Кренвинкль) и Хьюз (Мэнсон), — каждый из которых тесно соприкасался с Мэнсоном на ранних стадиях рассмотрения дела.

Мы не догадывались, что впереди нас ждут новые перемены. Среди потерь в стане адвокатов окажутся и Айра Рейнер, и Рональд Хьюз — оба посмеют принять самостоятельные решения вопреки пожеланиям Мэнсона. Рейнер потеряет немало времени и денег, связав свою карьеру с защитой Мэнсона. Этот ущерб, однако, окажется ничтожен по сравнению с ущербом, нанесенным Хьюзу: восемь месяцев спустя самостоятельность будет стоить ему жизни.