Винсент Буглиози - Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

В.: “Сколько пальцев вы видите сейчас?”

О.: “Три’’.

Канарек: “Поясню для протокола, что свидетель назвала число “три”, тогда как я поднял только два пальца, Ваша честь”.

Судья: “Мне показалось, я видел еще и большой палец”.

В итоге Канарек доказал, что у Барбары действительно никудышное зрение. Значение, однако, имело не ее зрение, но слух: она ведь не заявляла, что видела Сэди и Уич в кухне на ранчо Майерса; она только слышала их.

Канарек также спросил у Барбары: “Не оказывались ли вы в психиатрической больнице на протяжении последней пары лет?”

Обычно, услышав подобный вопрос от защиты, я сразу выражал протест — но не теперь. Канарек только что распахнул передо мной двери, через которые я мог (при повторном допросе) протащить попытку убийства Барбары.

Повторный допрос ограничен темами, затронутыми в ходе перекрестного допроса. Скажем, на повторном допросе я попросил Барбару назвать примерное расстояние между спальней и кухней на ранчо Майерса, после чего устроил проверку ее слуха. Барбара прошла ее без всяких затруднений.

Попросив разрешения приблизиться к судейскому столу, я заявил, что, поскольку Канарек намекал, будто Барбара Хойт провела немало времени в психиатрической больнице, у меня появилось право донести до сведения присяжных, что она провела там всего одну ночь, и не из-за того, что у нее возникли проблемы с психикой. Олдер согласился, с одним только исключением: я не должен был спрашивать, кто именно дал ей ЛСД.

Как только обстоятельства госпитализации Барбары окончательно прояснились, я спросил: “Приняли ли вы эту чрезмерную дозу добровольно?”

О.: “Нет”.

В.: “Вам дал ее кто-то другой?”

О.: “Да”.

В.: “В результате вы оказались на грани между жизнью и смертью?"

Канарек: “Подводит к выводу, Ваша честь”.

Судья: “Протест удовлетворен”.

Я был доволен. Присяжные способны сложить вместе два и два.

В субботу 26 сентября 1970 года целая эпоха подошла к концу. По Южной Калифорнии пронесся невиданной силы пожар. Раздуваемая ветрами (достигавшими скорости 80 миль в час), огненная стена высотой в 60 футов обратила в уголья все кругом на площади в 100 тысяч акров. В этом огненном аду погибло и “киношное ранчо” Спана, от которого и камня на камне не осталось.

Пока работники ранчо старались спасти лошадей, девицы Мэнсона, с освещенными пожарищем огненно-багряными лицами, танцевали и хлопали в ладоши, со смехом выкрикивая: “Helter Skelter настал! Helter Skelter наконец-то настал!”

27 сентября — 5 октября 1970 года

Хуан Флинн, описавший свою должность на ранчо Спана как “разгребатель навоза", казалось, отлично чувствует себя на свидетельском месте. Так или иначе, тощий панамский ковбой оказался единственным из всех свидетелей, кто открыто выразил враждебность по отношению к Мэнсону. Когда Чарли пытался испепелить его взглядом, в обращенных к нему глазах Хуана тоже сверкала ярость.

Опознав револьвер, Хуан заметил: “И мистер Мэнсон однажды стрелял из этой штуки, знаете, в мою сторону, когда, видите ли, я прогуливался с девушкой по другую сторону лощины”.

Остановить разговорившегося Хуана было не так-то просто. Девушка прибыла на ранчо Спана покататься на лошадях; она проигнорировала Мэнсона, но с охотой отправилась прогуляться по склону с галантным ковбоем. Чарли настолько разобиделся, что пару раз выстрелил, особо не целясь, в их направлении.

Канареку удалось выкинуть из этих показаний Хуана все, кроме того факта, что Флинн видел пистолет в руке Мэнсона.

Он пытался также — безуспешно — не позволить прозвучать двум наиболее значительным эпизодам из показаний Хуана Флинна.

Однажды ночью, в начале августа 1969 года, Хуан смотрел телевизор в трейлере, когда туда вошла одетая в черное Сэди. “Куда это вы собрались?” — поинтересовался Хуан. “Мы хотим зарезать парочку долбаных свиней”, — ответила Сэди. Когда она ушла, Хуан выглянул в окно и увидел, как она залезает в старый желтый “форд” Джонни Шварца; Чарли, Клем, Текс, Линда и Лесли уже сидели в машине.

По словам Хуана, это происходило уже после наступления темноты, часов в восемь-девять вечера, — назвать точную дату он не смог, но прикинул, что до рейда 16 августа оставалось около недели. Таким образом, речь шла, скорее всего, о ночи убийства четы Лабианка.

История, рассказанная Хуаном, имела важность и в качестве самих показаний, и как независимая поддержка рассказанного Линдой Касабьян. Совпали не только время суток, участники, автомобиль и цвет одежды Сьюзен Аткинс; Хуан заметил также, что за рулем “форда” сидел Мэнсон.

Затем Хуан дал показания о кухонном разговоре, имевшем место "на другой день или вроде того", когда, приставив нож к его горлу, Мэнсон сказал Флинну: “Ах ты, сукин сын, разве ты не знаешь, что именно я совершаю все эти убийства?”

Репортеры поспешили к выходу.

МЭНСОН ПРИЗНАЛСЯ В УБИЙСТВАХ. -

ЗАЯВЛЯЕТ КОВБОЙ С РАНЧО СПАНА

Протесты Канарека удержали Хуана от дачи показаний по еще одному эпизоду, способному нанести защите новый мощный удар.

Поздним вечером в июне или июле 1969 года Мэнсон, Хуан и еще трое парней из “Семьи” ехали через Чатсворт, когда Чарли остановил машину напротив “богатого дома” и приказал Хуану пойти туда и связать всех, кто внутри. Когда он закончит, продолжал Чарли, то откроет дверь, и, цитируя Мэнсона, “мы войдем и перережем этих траханых свиней”. На что Хуан ответил: “Нет уж, спасибо”.

По сути дела, то была генеральная репетиция убийств Тейт— Лабианка. Но, объявив, что “эмоциональный эффект показаний намного превосходит их доказательную ценность”, Олдер не разрешил мне задать Хуану соответствующие вопросы.

По той же причине мне не удалось протащить в зал суда замечание, брошенное Мэнсоном Хуану: “У Адольфа Гитлера был отличный ответ на все”.

Под “ответом”, ясно, подразумевалось убийство — но, благодаря своевременным протестам Канарека, ни один из этих двух инцидентов не был услышан присяжными и не попал в прессу.

На перекрестном допросе Фитцджеральд обнаружил интересное противоречие. Даже после того, как Мэнсон предположительно угрожал ему (не однажды, но несколько раз), Хуан продолжал оставаться на ранчо. После рейда он даже сопровождал “Семью” в Долину Смерти, прожил там с группой пару недель — и лишь тогда бежал, чтобы присоединиться к Крокетту, Постону и Уоткинсу.

Мне это тоже было не совсем понятно. Возможно, это объяснялось тем (как и заявил Хуан), что поначалу он счел Мэнсона “трепачом”: “Никто в здравом рассудке не станет убивать кого-то, а потом хвастать этим”. Кроме того, разозлить мягкого по натуре Хуана было непросто. Пожалуй, еще более важной чертой его характера была независимость — как и Пол Крокетт, покинувший Долину Смерти далеко не сразу после угроз Мэнсона, Хуан просто не выносил попыток запугать его.