Винсент Буглиози - Helter Skelter: Правда о Чарли Мэнсоне

В автобусе я также наткнулся на стопку из восьми или десяти журналов, половина из которых были “Нэшнл джиогрэфик”. Просматривая их, я натолкнулся на нечто любопытное: даты выхода каждого журнала лежали в промежутке с 1939 по 1945 год, и в каждом из них имелись статьи о Гитлере. В одном также были фотографии Роммеля и его африканского корпуса.

Но ничего больше мы не обнаружили. Казалось, обыск мало что дал в смысле улик, подходящих для представления в суд. Однако я не терял оптимизма: в руках полиции оставались вещи, захваченные в ходе рейдов, и мне не терпелось внимательно осмотреть их.

На обратном пути в Индепенденс мы заглянули в “Одинокую сосну”. Потягивая пиво с офицерами, я услышал замечание Сартучи, что они с Патчеттом беседовали с Мэнсоном в городе несколько недель тому назад и задавали ему вопросы об убийствах Тейт и Лабианка. На следующий день я упомянул об этом в телефонном разговоре с лейтенантом Хелдером и спросил, не сохранился ли рапорт об этой беседе. Хелдер был потрясен; он не имел представления о том, что кто-то из ДПЛА хоть раз говорил с Мэнсоном. Это впервые показало мне, что следователи по делам Тейт и Лабианка работали хоть и совместно, но далеко не рука об руку.

У Хелдера появились кое-какие новости. Впрочем, не очень хорошие. Сержант Ли провел баллистическое исследование пуль 22-го калибра, найденных нами на ранчо Спана: ни одна не совпала с пулями, обнаруженными в доме 10050 по Сиэло-драйв.

Я не собирался так легко сдаваться. Требовалось устроить более тщательный обыск на ранчо Спана.

Ту ночь мы вновь провели в “Виннедумайе”. Поднявшись пораньше на следующее утро, я прошел до здания суда пешком. Я уже забыл, какой вкус у свежего воздуха. О том, что деревья и трава тоже имеют свои запахи. В Лос-Анджелесе нет запахов, сплошной смог… В паре кварталов от суда я встретил двух девушек — одна с ребенком на руках. Повинуясь мгновенному импульсу, я спросил: “Вы, случайно, не Сэнди и Пищалка?” Они признались, что так и есть. Я назвал себя и сказал, что хотел бы поговорить с ними в кабинете окружного прокурора в час дня. Девушки сказали, что придут, если я куплю им немного конфет. Я пообещал.

В своем кабинете Фоулз открыл папки с досье и передал мне все, что у него было накоплено на “Семью” Мэнсона. Сартучи занялся фотокопированием.

Просматривая документы, я наткнулся на упоминание фамилий Крокетта и Постона: “Помощник шерифа округа Инио Дон Уард говорил с двумя старателями в Шошоне и имеет запись этой беседы”. Я и сам собирался поговорить с этими двумя, но наверняка сэкономил бы время, если вначале послушал бы запись, так что я попросил Макганна связаться с Уардом и раздобыть ее.

Там был также рапорт, составленный Калифорнийским дорожным патрулем 2 октября 1969 года, в котором говорилось: “Помощник Деннис Кокс имеет карту РП Д на подозреваемого Чарльза Монтгомери, 23 года (род. 12.02.1945)”. Рапорт о полевом допросе — это карточка размером 3 на 5 дюймов, которую заполняют всякий раз, когда на улице останавливают человека и задают ему вопросы. Я хотел взглянуть на эту карточку: мы все еще очень мало знали о Тексе, который не был арестован в ходе рейдов на обоих ранчо, Спана и Баркера.

Перелистав большую стопку документов, я занялся уликами, собранными во время рейда 10–12 октября. Позже Гранадо исследовал ножи на следы крови: ответ отрицательный. Кусачки были большими и тяжелыми. Было бы не просто вскарабкаться с ними на столб; впрочем, они могли быть единственными в наличии. Я передал их офицерам ОНЭ для сравнительных срезов телефонных проводов усадьбы Тейт. Ботинки без характерной выемки на каблуке; я отложил их в сторону для ОНЭ. Проверил маркировку на всех предметах одежды; ряд женских вещей, теперь очень грязных, был некогда приобретен в весьма дорогих магазинах. Я также распорядился отправить их в Лос-Анджелес для изучения. Еще я хотел, чтобы на них взглянули Винифред Чепмен и Сьюзен Стратерс: не принадлежала ли одежда Шарон Тейт, Абигайль Фольгер или Розмари Лабианка?

Пищалка и Сэнди пришли вовремя. Перед разговором с ними я провел небольшое исследование и, хотя информация была отрывочной, уже знал, что обе родились в Южной Калифорнии и происходят из довольно состоятельных семейств. Родители Пищалки жили в Санта-Монике; ее отец конструировал самолеты.

Родители Сэнди развелись, но затем поженились вновь; отец был биржевым брокером в Сан-Диего. По словам ДеКарло, когда Пищалка влилась в “Семью” где-то в начале 1968 года, то владела примерно 6 тысячами долларов в акциях, которые продала, чтобы отдать деньги Мэнсону. Теперь они с ребенком жили на пособие. Обе девушки в свое время поступили в колледжи, которые затем бросили. Пищалка посещала лекции в “Эль Камино джуниор колледж” в Торрансе, Сэнди — университет Орегона и Калифорнийский университет в Сан-Франциско. Как я выяснил позднее, Пищалка была одной из первых участниц “Семьи”, связав свою судьбу с Мэнсоном всего через несколько месяцев после его выхода из тюрьмы в 1967 году.

Эти две девушки были первыми членами “Семьи”, с которыми я говорил, не считая ДеКарло, который в лучшем случае лишь отчасти может считаться участником этой группы, — и я сразу же отметил выражения их лиц. Они словно бы излучали внутреннее спокойствие. Я уже видел подобных людей — истинных верующих, религиозных фанатиков, — это зрелище одновременно шокировало и внушало уважение. Казалось, уже ничто не может вывести их из себя. Они почти постоянно улыбались, что бы я ни говорил. Для них не существовало вопросов; на любой у них уже имелись ответы. Никакого смысла в дальнейших поисках; они уже нашли, что искали. Истину. И эта истина гласила: “Чарли есть любовь”.

Расскажите мне об этой любви, попросил я. Вы имеете в виду любовь между мужчиной и женщиной? Да, и это тоже, отвечали они, но лишь отчасти. Она более… всеохватывающа? Да, но “Чарли и есть любовь; этой любви невозможно дать определение”.

Вы слышали это от Чарли? Этому он учит? — поинтересовался я, действительно заинтригованный. Чарли не понадобилось учить их, был ответ. Он просто повернул их так, чтобы они смогли посмотреть на самих себя и увидеть любовь, прячущуюся внутри. Верят ли они, что Чарли в самом деле Иисус Христос? В ответ девушки лишь загадочно улыбались, словно бы разделяя секрет, неведомый более никому.

Хотя Пищалке был двадцать один год, а Сэнди — двадцать пять лет, в них было нечто детское, словно обе не повзрослели, но так и оставались на каком-то определенном уровне, достигнутом в детстве. Маленькие девочки, играющие в свои игры. Могут ли убийства быть одной из таких игр? — задумался я.

Скажи, твоя любовь к Чарли отличается от любви к Джорджу Спану? — спросил я у Пищалки. Нет, любовь есть любовь, сказала Пищалка, она везде одинакова. Но она помедлила с секунду перед ответом; так, словно этими самыми словами полагалось ответить, но в самом отрицании уникальности Чарли было некоторое кощунство. Возможно, заглаживая промах, Пищалка рассказала мне о своих отношениях с Джорджем Спаном. Она влюблена в Джорджа, заявила Пищалка. Если бы он предложил ей выйти за него замуж, она бы с радостью согласилась. Глубоко внутри Джордж был прекрасным человеком. Кроме того, добавила Пищалка в очевидной попытке потрясти меня, он очень хорош в постели. Она была весьма откровенна.