Александр Боханов - Григорий Распутин. Авантюрист или святой старец

«Героизм русских войск был исключительный, неслыханный. Россия чувствовала эти жертвы. Огромная страна в величайшем своем напряжении ощущала, как из ее организма струями бежит сильная и чистая кровь, кровь самых лучших, самых мужественных, радостно умиравших не только за русское, но и за общее дело».

К автору сего патетического монолога о доблести русского воинства на полях сражений Первой мировой войны возникает уместный вопрос: почему же он не оказался на поле брани, почему не влился в ряды тех героев, подвиги которых так красочно живописал. Сам Феликс о том нигде не заикнулся, но и без его помощи можно дать документально подтвержденный ответ: князь не хотел идти на войну. Произнеся множество слов о чести страны и армии, не раз укоряя Царя и Царицу в том, что они «не следовали долгу», сам-το он сделал все возможное, чтобы провести военные будни не на фронте, а в семейных апартаментах.

«Слабовольный Царь» почти безвыездно находился в Ставке, «истеричная Императрица» чуть не ежедневно обмывала и перевязывала раны воинов в госпитале, а Фелюша бездельничал, целыми днями слонялся по знакомым, перемывал кости Венценосной Чете, бражничал и больше всего был обеспокоен лишь одним: как бы ему не попасть в ряды тех, кто имел «сильную и чистую кровь».

В начале марта 1915 года дочь Царя Ольга Николаевна сообщала Отцу, что Она была в Петрограде и видела в доме тети Ксении Феликса. По наблюдению Великой княжны, Юсупов «сущий штатский», одет во все коричневое, ходил по комнате, рылся в разных шкафах с журналами и в сущности ничего не делал; весьма неприятное впечатление он производит — мужчина в такое время лодырничает». Сам будущий «герой бомонда» никакой неловкости не испытывал.

Вопрос об избавлении Фелюши от долга службы очень занимал «честную», «открытую» и «правдивую» матушку. Она имела по этому поводу беседы с сестрой Царя Ксенией Александровной, которая приняла близко к сердцу переживания своей родственницы. Две дамы объединили усилия. К делу привлекли военного Министра А.А. Поливанова, а Ксения обещала при случае даже переговорить с самим Государем. В начале октября 1915 года матушка сообщала «милому Феликсу»: «Дело все-таки не сделано. По-моему, самое главное выхлопотать отсрочку по болезни до февраля, с правом поступления в Пажеский корпус. Об этом надо очень подумать».

Чтобы избавить сына от исполнения долга перед Россией, Зинаида готова была пойти на непристойные ухищрения и устроить «Фелюшу» в Пажеский корпус, откуда на фронт не призывали, но куда принимали лишь юных отроков, из возраста которых «князь-абитуриент» давно вышел. Но «неудобные традиции» и мнение других Юсуповых не интересовали, главное — провернуть угодное дельце. Благодаря связям и влиянию, оно и было устроено: Феликс был избавлен от военной службы.

В своих мемуарах Юсупов лишь мельком упоминает о своем неучастии в деле защиты «любимой России». «Мне стало стыдно сидеть в тылу, когда все ровесники мои ехали на фронт. Я решил поступить волонтером в Пажеский корпус и выполнить военный ценз на звание офицера. Год ученья был для меня тяжел, но и полезен. Военная школа укротила мой слишком гордый, строптивый и своенравный нрав». Итак, нрав военные занятия якобы «укротили», но почему же на фронте родовитый «патриот» так и не оказался? Об этом — ни звука. Может быть, стыдно было говорить правду?

Подобное трудно вообразить, если учесть, что речь идет о мемуарах не раскаившегося убийцы.

Невольно вспоминается другая, рассказанная выше история, происходившая примерно в то же же самое время, когда Феликс Юсупов уклонялся от исполнения воинского долга: о призыве в армию Дмитрия Распутина, за которого неоднократно просил его отец. Как уже говорилось, единственного сына Друга Царской Семьи все-таки призвали. Княжеский же отпрыск избежал подобной участи. В этой связи уместно сопоставить возможности Юсуповых и Григория Распутина.

Если кто-то из читателей настоящей книги увидит серовский портрет Зинаиды Николаевны Юсуповой, то он должен помнить, что перед ним не только художественно замечательное изображение одной из самых богатых и красивых женщин Российской Империи. Это также и образ аристократки, влияние которой порой было куда более значительным, чем у легендарного Распутина. Один из самых вопиющих случаев подобного рода и отмечен выше.

В многочисленных своих публикациях князь постоянно описывает облик и биографию будущей своей жертвы, предлагая публике омерзительный портрет. «Родился он в Покровской слободе, Тобольской губернии. Родитель Григория Ефимовича — горький пьяница, вор и барышник Ефим Новых. Сын пошел по стопам отца — перекупал лошадей, был «варнаком». «Варнак» у сибиряков означает отпетый мерзавец. Сыздетства Григория звали на селе «распутником», откуда и фамилия. Крестьяне побивали его палками, пристава по приказу исправника прилюдно наказывали плетью, а ему хоть бы что, только крепче становился».

Процитированные глупости Юсупов сочинял в Париже, через несколько десятилетий после бегства из России. Он за это время мог бы что-то узнать, хоть какие-то факты установить, но ничего не узнал и не установил. Ложь была так удобна, да к тому же книга воспоминаний предназначалась для французов, ничего вообще не смыливших в русском прошлом. Князь, так же как и другие погасшие «звезды истории», например тот же Керенский, тиражировал пошлости без всякого стеснения. Приведем еще один пассаж из писаний родовитого мемуариста.

«В Царицыне он (Распутин. — А.Б.) лишает девственности монахиню под предлогом изгнания бесов.

В Казани замечен выбегающим из борделя с голой девкой впереди себя, которую хлыщет ремнем. В Тобольске соблазняет мужнюю жену, благочестивую даму, супругу инженера, и доводит ее до того, что та во всеуслышанье кричит о своей страсти и похваляется позором. Что ж с того? Хлысту все позволено! И греховная связь с ним — благодать Божья».

Бесконечно пересказывая грязную клевету, он одну из самых скандальных сплетен все-таки опустил: о своей половой связи с Распутиным. Об этом тоже говорили в салонах. Так как многие однозначно относили Юсупова к числу «очевидных» гомосексуалистов, а Распутина называли «неутомимым жеребцом», то в их отношениях, что являлось естественным для того времени, светские знатоки быстро «обнаружили» и «половые влечения». При всей порочности и бессовестности Феликса Юсупова, думается, что «сексуального мотива» в их отношениях никогда не было. Вызывалось это не «моральными устоями» князя, которых тот начисто был лишен, а отсутствием каких-либо подобных наклонностей у Григория Распутина.

Не будем больше цитировать высказывания и оценки Юсупова. Приведенные выдержки красноречиво характеризуют их уровень, который читателю уже известен по высказываниям других, одержимых антираспутинским психозом современников. Попытаемся все-таки понять, почему изнеженный аристократ, падающий в обморок от вида крови, все же решил пойти на убийство.