Владимир Семичастный - Беспокойное сердце

— Да вот Никита Сергеевич сказал, что вы можете поехать, посмотреть, и если вам не подойдет что-то…

— Как это так? Я что, поеду присматривать себе республику? Разве это по-партийному? Все это выглядит по меньшей мере странно.

Я доказывал, что не согласен с таким решением, так как оно меня ставит в глупейшее положение:

— Ведь руководство только что доверило мне возглавлять делегацию ЦК партии в Венгрию для передачи опыта работы КПСС с кадрами, при переводе меня заведующим отделом в ЦК мне доказывали, что первый секретарь ЦК комсомола приравнен к заведующему отделом ЦК КПСС, а теперь оказывается, мне надо бы поработать в обкоме или в ЦК союзной республики. А вы раньше не знали, что большого опыта партийной работы у меня не было?

Говорил я с Фурцевой довольно резко, хотя она и была уже членом Президиума ЦК.

Она туда-сюда, крутится, а ответить ей нечем, тем более я приводил все новые и новые доказательства нелогичности и нелепости такого перемещения. Наконец она вспылила:

— Ну, если вы так себя ведете и не подчиняетесь руководству партии, будем разговаривать на Секретариате.

Вспылил и я:

— Пожалуйста! И не пугайте меня Секретариатом.

После этого разговора я попытался связаться с Кириченко, но его уже нет — он в Крыму. Зашел к Брежневу — он только возвратился из отпуска. Но Брежнев хитро ушел от вопроса и не стал меня защищать. Позвонил я и Козлову — он был в то время первым заместителем председателя Совета Министров, Фрол Романович крутил, крутил и тоже не захотел ввязываться в эту историю. Ну, собственно, больше не к кому. Разве что к Никите Сергеевичу — да его не было в стране. Я уж потом к нему пошел, после Секретариата.

И вот на очередном заседании Секретариата, в конце, когда приглашенные были отпущены, Фурцева стала передавать наш разговор, выставляя меня в качестве человека, не подчиняющегося партийной дисциплине. Тогда я встал и говорю:

— Я могу сам рассказать, тем более что я тут главное действующее лицо. Да, мне предложили работать вторым секретарем в ЦК Азербайджана, и я отказался. Почему? Давайте вспомним, что вы же все мне недавно, меньше года тому назад, предложили работу в ЦК и назначили завотделом по кадрам союзных республик, не считаясь с моими доводами, прекрасно зная мою биографию. Как же так можно с кадрами поступать? Теперь у партийного и комсомольского актива сложится впечатление, что я не справился с работой в ЦК. Но даже за тот небольшой срок, что у меня оставался после месячного отпуска и командировки, мой отдел подготовил два вопроса для Президиума — по Азербайджану и Латвии. Мы от отдела внесли записку о состоянии работы с кадрами в партии и государстве, в которой дали анализ по возрастному и образовательному уровню, опыту работы, и составили прогноз, что нас ожидает при таком положении, а также внесли предложения по улучшению кадровой политики…

Поспелов остановил меня, сказав с укоризной:

— Мы по-другому о вас думали, а вы, оказывается, ставите выше свои личные интересы.

— Знаете что, — разозлился я, — если вы начинаете здесь мне ярлыки навешивать, предъявлять какие-то обвинения, тогда я даю согласие. Я выполню поручение ЦК партии, поеду вторым секретарем, но пусть на вашей совести останется все то, что вы сделали со мной. А на прощанье дам вам просто добрый совет: впредь с кадрами так не поступайте.

Как я уже упоминал, освобождение Кириченко произошло вопреки желанию Хрущева. Какое-то время Хрущев даже побаивался создавшейся обстановки, так как отставка Молотова, Кагановича, Маленкова еще была свежа в памяти.

Что же касается меня, то я понял, что дальнейшее копание в случившемся не принесет мне ничего, кроме огорчений. Я махнул рукой и смирился.

На дворе стоял август 1959 года, мне тридцать пять лет. Я еще молод, полон сил. Правда, нелегко покидать Москву и начинать на новом, совсем незнакомом месте. Но я утешал себя тем, что все это не насовсем, что все еще утрясется.

И я поехал.

Накануне отъезда вечером зашел к Хрущеву. Он как раз возвратился из командировки.

— Никита Сергеевич, я хочу доложить вам, что произошло.

— Да, ты себя не очень правильно повел на Секретариате.

— Так я к вам и пришел, чтобы доложить о том, как на самом деле было, а не так, как вам это представили.

И я ему все подробно рассказал. Он выслушал меня внимательно.

— Ну, понимаешь, надо побыть тебе секретарем ЦК республики или поработать в обкоме.

— Никита Сергеевич, а вы что, не знали об этом? Ну зачем вы…

— Ну вот так сложилось… Ты знаешь, тебе это пригодится. Мы с тобой еще встретимся на большом государственном деле.

Потом, когда принимал меня при назначении на пост председателя КГБ, он вспомнил:

— Я ж тебе говорил.

— Ну почему же надо через спину ухо доставать? Вот так неудобно решать эти вопросы? Почему?

— Ну, так сложилось тогда:.. — и не стал раскрывать карты.

— Я-то все знаю, Никита Сергеевич, как сложилось. Но почему я пешкой оказался в этом раскладе? Я не жалею, что проработал в Азербайджане. Мне эти два с половиной года колоссальный дали добавок к тому, что я имел.

— Ну вот видишь… — удовлетворенно хмыкнул Хрущев.

Я понимал, почему вопрос об Азербайджане встал так остро. После проверки нашим отделом кадры Азербайджана основательно перетряхнули. Яковлева, конечно, отозвали — образовалась вакансия второго секретаря. Остро возник вопрос о кандидатуре. Ситуацией и воспользовались секретари ЦК, предложив меня на это место.

Наверное, следует объяснить, почему вторым секретарем ЦК в республиках должен был быть русский.

Вторые секретари почти всюду присылались из центра, и, как правило, русские — кроме Армении. В Армении, наверное, где-то в 1980-м вторым секретарем появился Анисимов, а до этого там всегда были армяне. Русских не помню. Да и на Украине; но там не поймешь: там мог быть по паспорту русский, а на самом деле — чистейший украинец, и наоборот. Так, как я, например: по паспорту украинец, а на самом деле русский. Живи я в Латвии — мог бы стать таким же «латышом».

А в остальных республиках на протяжении длительного времени вторым человеком в партии был русский, назначенный из Москвы. То же — ив комсомоле.

И этот порядок себя оправдывал. Я считаю, это поддерживало устойчивое равновесие в национальных республиках. Дело в том, что в каждой республике жила большая русская прослойка населения. Как правило, это были люди, которые создавали в республиках промышленность, работали инженерами, рабочими.

Велика была и русская прослойка интеллигенции. Русские учителя, врачи, ученые много сделали для образования коренного населения союзных и автономных республик и автономных областей, для подготовки национальных кадров. Многие там осели с. первых лет Советской власти. Многие — после эвакуации в годы Великой Отечественной войны.