Александр Яковлев - Омут памяти

— Я знаю, что ты поддержал Крючкова, но запомни это плохой человек, ты увидишь это. — Затем добавил слово из разряда характеризующих — что-то близкое к негодяю.

Уже после путча на выходе из Кремлевского дворца съездов Чебриков догнал меня, похлопал по плечу и сказал:

— Ты помнишь, что я тебе говорил о Крючкове?

— Помню, Виктор Михайлович. Помню…

Мне было горько и стыдно.

Кажется, я уже писал о дезинформации, которую Крючков в изобилии поставлял Горбачеву. На ее основе была проведена операция по удалению меня из горбачевского окружения. Затем начались многоходовые махинации, нацеленные на то, чтобы столкнуть Горбачева с демократической общественностью и прогрессивными журналистами. Достаточно грубо заталкивалась в сознание президента мысль о том, что именно в демократической среде создаются штабы по отрешению Горбачева от власти. Вкрадчивому подхалиму удалось обмануть Горбачева. Впрочем, как и меня. Для давления на президента была активно использована агентура КГБ в писательской среде, особенно в национал-патриотическом крыле.

Осенью 1990 года была отвергнута реформаторская программа Шаталина — Петракова — Явлинского «500 дней», против которой яростно выступал Крючков. Вместо нее была предложена застойная экономическая платформа. Разогнан Президентский совет. Политбюро вернуло себе кадровые функции. Весной 1991 года номенклатурные фундаменталисты попытались снять Горбачева с поста генсека на Пленуме ЦК, а в конце лета организовали мятеж, во главе которого встал тот же Крючков.

В конечном счете кадровая близорукость Горбачева обернулась трагедией для страны.

Методы Крючкова были очень грубыми, взятыми из старого сундука КГБ времен 1937–1938 годов. Однажды в воскресенье с детьми и внуками я поехал за грибами в заповедник «Барсуки», что в Калужской области. Вдруг звонок в машину. Горбачев раздраженно спрашивает:

— Вы что там делаете?

— Грибы собираем.

— А что делают там вместе с тобой Бакатин (министр внутренних дел) и Моисеев (начальник Генштаба)?

— Я их вообще не видел.

— Не хитри! Мне доложили, что они с тобой. Что там происходит?

Тут наступила моя очередь рассердиться.

— Михаил Сергеевич, я не понимаю этого разговора. Вам очень легко проверить, кто и где находится. А вашему информатору надо, вероятно, одно место надрать, а вам подумать, почему он провоцирует вас.

Разговор закончился. Я тут же позвонил в Москву Бакатину. Вадим Викторович оказался дома. Рассказал ему о разговоре с Горбачевым. «Ай-ай-ай», — прокомментировал Вадим, что вмещало в себя и удивление, и раздражение. Поражал сам факт. Подозрительность, которую намеренно внедрял Крючков, коршуном вцепилась в Михаила Сергеевича. Все мы знаем, к чему приводит эта дьявольская игра на уровне высшего руководства.

Через некоторое время мне перезвонил Бакатин и сказал, что он связался по телефону с Горбачевым.

— Вы меня разыскивали? — спросил Бакатин.

— Ладно, завтра поговорим, — ответил Михаил Сергеевич.

Мы с Бакатиным начали рассуждать о том, почему так повел себя Горбачев. Наши добрые отношения с Бакатиным не были для него секретом. Если бы даже мы вместе собирали грибы, то, естественно, данный факт означал бы только собирание грибов. Что касается генерала Моисеева, то с ним никаких личных контактов вообще не было, кроме как на заседаниях Комиссии Политбюро по разоружению. Более того, наши взгляды были полярно противоположными, особенно когда речь заходила о проблемах разоружения.

Как я себе представляю, уже в это время Крючков начал плести интриги, дабы создать впечатление, что в ближайшем окружении президента возможен некий сговор. Цель очевидна: замаскировать формирование своей преступной группы, уже в то время замышлявшей государственный переворот.

Как только Горбачев ослабил меня политически, Крючков сочинил донос Горбачеву о моих «подозрительных» и «несанкционированных» встречах с иностранцами, попросив санкции на «оперативную разработку», По словам Михаила Сергеевича, он не дал на это согласие.

В своих мемуарах Болдин пишет, что Горбачев якобы порекомендовал Крючкову переговорить со мной на эту тему, что последний якобы и выполнил. Я просто поражаюсь глупости этой выдумки. Во-первых, хоть убей, но не поверю, что Горбачев дал такое поручение. А во-вторых, не могу представить даже в дурном сне, чтобы Крючков пришел ко мне с подобным разговором.

Нет, никто со мной ни о чем не говорил. Просто Крючков старался как бы легализовывать свою ложь.

И тем не менее я сразу же почувствовал слежку и подслушивание. Однажды моя жена, Нина, с большим волнением сообщила мне, что она, закончив телефонный разговор с невесткой, стала, не положив трубку, расправлять шнур и вдруг услышала в трубке голос. К своему ужасу, она услышала часть своего разговора. Я проинформировал об этом Михаила Сергеевича. Он посоветовал переговорить с Крючковым, что я и сделал. Крючков напрягся, засуетился, но быстро взял себя в руки и сказал:

— Ну, что вы, Александр Николаевич, этого быть не может, да и технически подобное невозможно. Нет, нет и нет!

Он лгал. От моих друзей мне стало известно, что Крючков дал команду начальнику Управления «РТ» генералу Зайцеву не только организовать контроль за моими телефонными разговорами, но и установить технику подслушивания в моем служебном кабинете.

— Позвони Нине Ивановне, она врать не будет, — продолжал я.

— Хорошо, — ответил Крючков, но не позвонил.

Один из генералов КГБ, довольно информированный, сообщил мне, что соответствующее подразделение КГБ готовит в отношении меня «дорожно-транспортное происшествие». Генерал добавил, что информирует меня, поскольку разделяет мои взгляды. Я снова обратился к Горбачеву, и снова он отослал меня к Крючкову. Как-то при встрече перед очередным совещанием я рассказал Крючкову об этой информации и добавил, что ее запись находится у трех моих друзей и в случае чего будет опубликована.

Разговор шел как бы на шутливой ноте, но Крючков изобразил из себя обиженного, стал клясться, что ничего подобного и быть не может.

— Хорошо, — сказал я, — но, может быть, все это готовится без твоего ведома.

Поговорили еще немного и достаточно холодно расстались. Позднее, когда Крючков оказался в Лефортово, он подал на меня в суд за попытку «оклеветать» его в связи с транспортной историей. Видимо, хотел узнать информатора, боялся, что тот может кое-что дополнительно рассказать о подготовке мятежа. Меня позвали в Прокуратуру, очень вежливо допросили, отпустили с миром, добавив, что Крючков трясется от страха и ищет любые поводы, чтобы затянуть следствие.

Пожалуй, наиболее нагло я был атакован через провокацию в отношении моего помощника Валерия Кузнецова, честного, открытого человека. Он сын бывшего секретаря ЦК Алексея Александровича Кузнецова, расстрелянного в связи с «ленинградским делом». В свое время Микоян попросил меня взять Валерия на работу в отдел пропаганды, что я и сделал. Кстати, Кузнецова долго не утверждали. Только после вмешательства Суслова, к которому я, ссылаясь на мнение Микояна, лично обратился с этой просьбой, вопрос был решен.