Александр Яковлев - Омут памяти

При Сталине накладываются прямые ограничения на развитие еврейской культуры, языка, религии. Евреи вытесняются из партийного аппарата, государственных органов управления, закрываются учебные и культурные заведения, запрещается издание книг на иврите. Накануне войны Сталин в беседе с Риббентропом откровенно высказался о своих действительных взглядах на еврейский вопрос. Он обещал Гитлеру покончить с "еврейским засильем", особенно среди людей интеллектуального труда. Две родственные души и родственные системы начали работать в одном ключе.

Даже во время войны, например, в августе 1942 года Управление агитации и пропаганды ЦК докладывает о "том, что в искусстве преобладают "нерусские люди (преимущественно евреи)", а также о том, что Управление сомневается в возможности работать в Большом театре таких мастеров искусства, как Самосуд, Файер, Штейнберг, Габович, Мессерер и других. В октябре 1943 года Раневская не была утверждена на одну из ролей в фильме "Иван Грозный", поскольку "семитские черты у Раневской очень ярко выступают, особенно на крупных планах". И это говорится о величайшей русской актрисе. О необходимости очищения культуры от евреев неоднократно пишет во время войны начальник этого управления Александров.

После Отечественной войны антисемитизм становится практически государственной политикой. Заместитель министра госбезопасности М. Рюмин заявил, что с конца 1947 года в работе его ведомства "начала отчетливо проявляться тенденция рассматривать лиц еврейской национальности потенциальными врагами советского государства". Иногда ослепление антисемитизмом приводило к явным курьезам. К евреям причислили монаха Менделя, а также Моргана, Татлина, Мейерхольда. Для невежд не имело значения, что некоторые из арестованных не были евреями, лишь бы фамилии звучали соответственно.

Особое место в антисемитской политике занимают два дела: Еврейского антифашистского комитета (ЕАК) и "врачей-убийц".

Еврейский антифашистский комитет был создан в годы войны наряду с другими общественными организациями — Антифашистским комитетом молодежи, Всеславянским антифашистским комитетом — с целью мобилизации сил на борьбу с гитлеровской агрессией. Этот комитет внес большой вклад в разоблачение фашистской идеологии и политики.

Но кончилась война — надо искать новых врагов. Уже 12 октября 1946 года МГБ пишет в ЦК и правительство донос "О националистических проявлениях некоторых работников Еврейского антифашистского комитета". Пока что о "некоторых", потом — обо всех. В свою очередь, отдел внешней политики ЦК обвиняет работников ЕАК в том, что они забывают о классовом подходе, а международные контакты строят "на националистической основе".

Затем последовала записка Михаила Суслова от 26 ноября 1946 года, открывшая новую страницу репрессий. Суслов обвинил ЕАК в антисоветской и шпионской деятельности. Дело пошло. Из арестованных Гольдштейна и Гринберга пытками были выбиты показания, которые послужили поводом для возбуждения уголовного преследования этого комитета.

Кроме того, ответственными секретарями или их заместителями в ЕАК, как и в других общественных организациях, в разные годы были штатные работники или осведомители госбезопасности: Эпштейн, Фефер, Хейфец.

Кровавая акция против Еврейского антифашистского комитета началась с убийства Михоэлса. После истязаний одного из узников Лубянки были получены "признательные" показания о якобы шпионской деятельности Михоэлса, о его интересе к личной жизни Сталина. 10 января 1948 года этот протокол допроса был направлен самому "вождю". Последовало прямое указание о ликвидации Михоэлса, находившегося тогда в Минске. Спустя несколько дней Михоэлс был зверски убит. Общественности сообщили, что он попал в автомобильную катастрофу.

Во второй половине 1948 года начались массовые аресты лиц, в той или иной мере связанных с ЕАК. Следственную группу по этому делу возглавил некий Комаров, который даже в кругу своих собутыльников именовался "палачом". Через какое-то время кто-то донес и на Комарова. Его арестовали. Будучи уверенным в своей правоте, он 18 февраля 1953 года обращается к Сталину с письмом, слова которого точно отражают настроения в карательных службах того времени, впрочем, не только в карательных:

"…В коллективе следчасти хорошо знают, как я ненавидел врагов. Я был беспощаден с ними, как говорится, вынимал из них душу, требуя выдать вражеские дела и связи. Арестованные буквально дрожали передо мною, они боялись меня как огня… Особенно я ненавидел и был беспощаден с еврейскими националистами, в которых видел наиболее опасных и злобных врагов… Узнав о злодеяниях, совершенных еврейскими националистами, я наполнился еще большей злобой к ним и убедительно прошу Вас: дайте мне возможность со всей присущей мне ненавистью к врагам отомстить им за их злодеяния, за тот вред, который они причинили государству… Прошу Вас, товарищ Сталин, не откажите мне в своем доверии".

20 ноября 1948 года Политбюро постановило "немедля распустить Еврейский антифашистский комитет, так как, как показывают факты, этот Комитет является центром антисоветской пропаганды и регулярно поставляет антисоветскую информацию органам иностранной разведки. В соответствии с этим органы печати этого Комитета закрыть, дела Комитета забрать".

Это постановление открыло путь массовым репрессиям против советских граждан еврейской национальности.

Как свидетельствует Шимелиович, бывший главный врач Боткинской больницы, министр Абакумов учил следователей: "Бить смертным боем". Слово "бить" я услышал от него в первую же встречу, и при этом присутствовал Рюмин… Следователь Шишков говорил мне: "…Если вы будете не в состоянии ходить на допросы, мы будем приносить вас на носилках и будем бить и бить". Рюмин позднее признавал, что избитого Шимелиовича "на первые допросы буквально приносили" к нему в кабинет.

3 апреля 1952 года министр госбезопасности Игнатьев направил Сталину текст обвинительного заключения. Вот это письмо:

"Представляю вам при этом копию обвинительного заключения по делу еврейских националистов, американских шпионов Лозовского, Фефера и других. Докладываю, что следственное дело направлено на рассмотрение Военной коллегии Верховного суда СССР с предложением осудить Лозовского, Фефера и их сообщников, за исключением Штерн, к расстрелу. Штерн сослать в отдаленный район сроком на 10 лет".

Политбюро одобрило обвинительное заключение и меры наказания. После этого начался судебный процесс. В ходе его ни одно обвинение не было доказано. Подсудимые отвергли их, обличив следствие в фальсификации и рассказав о пытках и избиениях. Дело рассыпалось. Но это не имело ни малейшего значения, поскольку Политбюро уже утвердило приговоры. Арестованных расстреляли.