Александр Яковлев - Омут памяти

Закупки хлеба и других продуктов питания превратились в крупнейшие мафиозные операции. Например, когда привозили зерно в наши порты, сухогрузы стояли там месяцами неразгруженными. Почему? Да потому, что зерно привозили как раз во время уборки урожая, когда весь транспорт был занят. Зерно гнило. Потом секретари ЦК и руководители правительства раздавали это зерно по областям. Но не всем, а тем «вождям» регионов, которые считались наиболее приближенными к ЦК, славили Брежнева и Политбюро. Это были политические взятки протухшим зерном. Это была мафия, которая отнимала у страны золото и гнала его на Запад без какой-либо пользы для собственного народа.

То, что в верхнем эшелоне власти постепенно обостряются противоречия, до среднего уровня аппарата доходило обрывками — в виде слухов и сплетен. Но случались и утечки. Всеми обласканная, не раз награжденная китобойная флотилия «Слава» возглавлялась капитаном Соляником, Героем Социалистического Труда. Эта флотилия бороздила все океаны. О ее подвигах часто писали. Сообщали, что она выполняет и перевыполняет все планы по ловле китов.

Но однажды «Комсомольская правда» опубликовала статью Аркадия Сахнина. В ней рассказывалось, что Фомин — секретарь райкома в Одессе, куда входила партийная организация флотилии, поднял вопрос о том, что на одном из китобойных судов творятся разного рода безобразия. Там работает нелегальная артель резчиков по кости. Делают безделушки из китового уса, красивые сувенирные изделия. Продают их в Австралии, Новой Зеландии и других заморских землях. На вырученные деньги покупают дорогие вещи — ковры и прочие ценности, которые везут на Украину и в Москву, где все это куда-то исчезает. Кроме того, газета поведала о том, что на судне очень тяжелые условия работы, что труд резчиков является каторжным. Более того, один из косторезчиков не вынес рабских условий труда и покончил жизнь самоубийством.

Разразился скандал. В Москву пришли возмущенные письма от имени Политбюро ЦК Украины. Первый секретарь Шелест и другие обвинили газету в клевете, требовали официального расследования. Михаил Суслов поручил мне (я уже исполнял обязанности заведующего отделом пропаганды) организовать проверку. К ней были привлечены Прокуратура Союза, КГБ, КПК при ЦК КПСС и другие организации. В результате выяснилось, что газета права, что все факты являются верными. Обо всем этом я и доложил в ЦК.

Записку вынесли на рассмотрение Секретариата. Ко всеобщему удивлению, на заседание пришел сам Брежнев, что было впервые после того, как он стал генсеком. Он сел по правую руку от Суслова, который продолжал председательствовать. Обсуждение было закрытым. Сразу же сложилась какая-то тягостная атмосфера. Секретари ЦК выглядели хмуро, избегали смотреть на меня. Это был первоклассный спектакль, отражающий все тонкости политических интриг в высшем эшелоне власти.

Суслов сказал, что не надо сейчас заслушивать редактора «Комсомольской правды» и руководителя отдела, поскольку они свою точку зрения изложили в статье и в записке. Он попросил Соляника рассказать о работе флотилии. Капитан говорил об успехах, о том, сколько прибыли добыто государству, как самоотверженно работает в тяжелейших условиях команда.

Началось обсуждение. Практически все выступавшие защищали Соляника и разносили «Комсомолку». Упрекали отдел пропаганды зато, что он якобы «потакает» газетам, снизил требовательность и т. д. Вспоминали статьи, не имеющие отношения к данному делу. Я пытался что-то сказать, но Суслов слова мне не дал. Короче говоря, обсуждение сводилось к тому, что статья неправильная, порочащая видного человека в партии и государстве, что виноват вовсе не Соляник, а виноваты те, кто напечатал статью и поддерживает ее.

Мы с главным редактором «Комсомольской правды» Юрием Вороновым переглядывались, понимая, что наши дела плохи, попали, словно караси на горячую сковородку. С каждым выступлением обвинения становились все более жесткими. Секретари ЦК понимали, что Брежнев пришел не для того, чтобы хвалить «Комсомолку». Обстановка предельно накалилась. Соляник приободрился, начал жаловаться на то, что подобные статьи мешают работе, ослабляют дисциплину, снижают авторитет руководства. Полный набор блудливых слов того времени.

Брежнев был хмур, слушал, наклонив голову. А выступающие все время пытались уловить его настроение.

Слово взял Александр Шелепин. Он сидел по левую руку от председательствующего. Шелепин начал свою речь примерно так. О чем мы говорим? Оклеветали и оскорбили Соляника? Но ведь проводилась проверка. Давайте определимся. Если факты неверны, тогда давайте накажем главного редактора и тех, кто поддержал газету. Если же факты верные, тогда о чем речь? И все в том же духе. Речь Шелепина была напористой, острой, в ней явно прослушивался вызов другим секретарям, а как потом оказалось, — и Брежневу.

Все притаились. Видимо, не могли понять, что тут разыгрывается. Это потом прояснилось, что игра была гораздо серьезнее, чем представлялось непосвященным. Шелепин выступал предпоследним из секретарей, если не считать Брежнева. Теперь все взоры обратились к Суслову — а что скажет он? Сначала Суслов пошептался с Брежневым, видимо, спросил, будет ли тот выступать. Потом в сусловской манере произнес какие-то банальные слова об объективности, о необходимости беречь кадры. Казалось, что сейчас, как и все другие, обрушится и на газету, и на отдел пропаганды.

Ничего подобного не произошло. В самом конце речи он произнес слова, которые я запомнил на всю жизнь.

— Правильно здесь все говорили, — сказал Михаил Андреевич (хотя никто об этом и слова не сказал), — что нельзя Соляника оставлять на этой работе. На флотилии вершатся плохие дела, один человек покончил жизнь самоубийством. Конечно, газета могла бы посоветоваться перед публикацией но, судя по результатам проверки, там все изложено правильно. Вообще-то нашей печати надо быть поаккуратней, но в данном случае я поддерживаю предложение, что Соляника надо освобождать от работы.

На том и закончил свою речь. Спокойную и монотонную. Видимо, он знал о сути дела больше, чем все остальные.

Мы с Вороновым повеселели, знали, что Суслов от своих решений не откажется. Секретари ЦК переглядывались, не понимая, что произошло. Какие пружины сработали, чтобы так повернулось дело?

А Брежнев так и просидел все заседание молча. Только в конце, когда все стали расходиться, он остановил меня и редактора «Комсомолки», поднял голову и зло буркнул:

— А вы не подсвистывайте!

Цензура цензурой, но все-таки в печати, как ее ни зажимали, время от времени появлялись и неожиданные для ЦК статьи. Кроме случая с Соляником, я помню статьи в «Правде» и «Комсомольской правде» о продолжающемся уничтожении Байкала. Уникальность этого озера известна. Думаю, что в будущем пресная вода Байкала будет продаваться за золото, но сейчас об этом мало кто думает. Создается впечатление, что правительство России до сих пор считает Байкал лужей после дождя. Высохнет — и ладно.