Анатолий Кожевников - Стартует мужество

По моим расчетам, я приближался к долине. Сбавив газ, установил нужный угол планирования и вошел в облака.

Каждая минута теперь казалась вечностью. На душе стало тревожно. Ведь неизвестно, что находится внизу — равнина или горы? Высотомер показывал уже тысячу шестьсот метров, а земли не было видно. Может быть, набрать высоту и выброситься с парашютом?.. Нервы напряжены до крайности. В любой момент самолет может врезаться в скалу… Высота — четыреста метров. Облака начали темнеть — первый признак приближения земли. А вот и она.

Подо мной — ровная степь. Где я? Горючего осталось на несколько минут. Как нарочно, нет никаких характерных ориентиров, по которым можно было бы определить курс на аэродром. Решаю, что поскольку ветер дул справа, то я уклонился влево. Разворачиваюсь на юг и выхожу в точку пересечения реки Куры с железной дорогой. Теперь все ясно, через четыре минуты должен показаться аэродром.

Сажусь с ходу. Едва самолет закончил пробег, как винт остановился: бензин кончился. Я вылез из кабины, снял парашют и в изнеможении опустился на землю.

— Соколов не прилетел? — спросил я у подошедших техников.

— Нет, — ответил один из них.

Где же он? Ведь в баках его самолета уже не осталось ни капли горючего. Сумел ли он вернуться обратно? Своими сомнениями поделился с товарищами, рассказав им обо всем, что с нами произошло.

А вечером пришла телеграмма: «Летчик младший лейтенант Михаил Соколов погиб, врезавшись в скалу южнее города Шемаха».

Эх, Миша, Миша! Невольно вспомнился разговор с ним перед вылетом. Михаил подошел ко мне без шлема. Поправляя одной рукой непокорные золотистые кудри, он другой протянул флакон одеколона: «На, возьми: у меня может разбиться». Выражение его лица мне показалось странным. Что это? Неужели — предчувствие?

Школа переехала в небольшой азербайджанский городок. Семьи летчиков и техников разместились в зале клуба. Холостяки ночевали в палатках и на чердаках. Но никто не жаловался на неудобства.

Центральный аэродром мог обеспечить работу лишь одной учебной эскадрильи. Перед нами встала задача — найти посадочные площадки.

Начальник школы решил расширить полосу аэродрома, расположенного близ города Нухи. На рассвете мы, захватив топоры и лопаты, выехали туда на автомашинах. По извилистой горной дороге колонна продвигалась медленно. Не имея опыта, водители соблюдали максимум осторожности. Лишь через шесть часов мы прибыли на место.

Первый день ушел на устройство жилья, а на следующее утро взялись за расчистку аэродрома. Трудились до наступления темноты.

Так продолжалось несколько дней. Но вот спилены последние деревья. Уставшие, но довольные одержанной победой, мы стали изучать подходы к аэродрому, чтобы правильно определить направление старта.

В воскресенье мы возвратились в Евлах. Механики встретили нас с радостью. Они давно подготовили машины и тосковали в ожидании перелета. Когда вылет был разрешен, Вовченко подошел ко мне и сказал:

— Товарищ командир, может быть, бочку сделаете?

Желание механика было вызвано отнюдь не ребячеством. При выполнении сложных фигур пилотажа лучше проверяется качество ее подготовки.

— Хорошо, сделаю, — пообещал я.

При подходе к Нухе я вышел из строя и одну за другой крутнул две бочки. Потом снизился до бреющего и на огромной скорости прошел над городом. За это самовольство командир эскадрильи не замедлил наложить на меня взыскание.

— Хорошо, что на гауптвахту не посадил, — утешал меня Вовченко. — А самолет-то вел себя неплохо, товарищ командир…

Я помалкивал. Взыскание мне дали справедливо: не озоруй, не мальчик.

Вскоре начались полеты. Летали целыми днями. Но школьная жизнь все больше становилась мне в тягость. Я понимал, что делаю нужное дело, и все-таки сердцем рвался на фронт. Снова подал рапорт с просьбой направить меня в действующую армию. Не получив ответа, написал письмо в Главное политическое управление.

Однажды во время подготовки самолета к полетам Вовченко подошел ко мне и спросил:

— Товарищ командир, почему вы невеселы в последнее время?

— На фронт прошусь. Два рапорта писал, а ответа нет. Теперь вот письмо отправил…

— А про меня вы в нем не писали? Я тоже с вами поеду, — взмолился механик. — Мне семью вызволять надо. На Украине она осталась.

Через некоторое время меня вызвали наконец в штаб и вручили командировочное предписание. Вместе со мной в действующую армию ехал и Сеня Филатов. Опять мы оказались вместе!

— Неужели вы без меня поедете? — не отставал Вовченко.

Долго пришлось ему объяснять, что я не вправе решать такие вопросы.

— Ну ладно, — успокоился он наконец. — Видно, мне, старику, не суждено попасть на фронт.

Расцеловавшись, мы расстались.

Всю ночь я на попутных машинах добирался до Евлаха. Там, в штабе, встретил Филатова. Он торжествующе поднял руку с документами:

— Вот они, прямо на фронт, тебе тоже выписали. Утром мы сели в поезд и второй раз покинули школу.

В Москву приехали вечером. Было по-январски холодно. Затемненная столица выглядела сурово. Ее заводы напряженно работали для фронта, для победы над врагом.

Сели в трамвай и поехали на Неглинную, где жили родственники Филатова. Когда вошли в квартиру, Сеня, поздоровавшись, сразу спросил о брате. Беспокоился ом не зря. Брат ушел с ополченцами защищать Москву и не вернулся. Его жена, Авдотья Петровна, и двое детей тяжело переживали свое горе.

— А Иван где? — спросил Сеня о племяннике.

— На заводе, — ответила Авдотья Петровна. — На станке отца работает. Тоже рвется на фронт. Но в военкомате отказали: молод еще.

Пока разговаривали, закипел чайник. Керосинка была и единственным источником тепла. В комнате стояла минусовая температура.

Мы выложили на стол колбасу, полученную по продовольственным аттестатам. Маленькая Маша, племянница Сени, не могла отвести от нее глаз. Нелегко жилось москвичам.

За стол с нами села и Сенина бабушка. Не успели выпить по стакану чая, как объявили воздушную тревогу. От отдаленного взрыва зазвенели стекла окон, послышалась стрельба зениток. Но мы не пошли в бомбоубежище и продолжали пить чай.

К полуночи вернулся с завода Иван. В рабочей одежде он выглядел совсем взрослым. Дядю парнишка, видимо, любил, долго рассказывал ему о своей работе, о комсомольцах завода, которые выстаивают у станков по три смены почти без отдыха.

Следующие два дня пробыли на вокзале, стояли в очереди за билетами. Наконец сели в поезд и поехали в Иваново, в запасной полк.

Три месяца спустя меня зачислили в истребительный авиационный полк, который готовился лететь на фронт. Он был вооружен устаревшими английскими истребителями типа «Хаукер Харрикейн».