Анатолий Кожевников - Стартует мужество

На следующее утро наш поезд остановился на разбитой до основания станции Шепетовка. Говорят, ее разрушили наши штурмовики, уничтожая эшелоны противника.

Я выбрался из вагона глотнуть свежего воздуха и взглянуть, как тут поработали наши товарищи по оружию. Медленно иду по перрону, оглядываясь по сторонам. Вдруг среди множества незнакомых лиц замечаю лицо друга.

— Коля, Нестеренко! — крикнул я, еще не веря своим глазам. Ведь Нестеренко, как мы знали, погиб, разбился вместе с самолетом.

Но это был действительно он.

Мы бросились друг другу навстречу и крепко обнялись. Коля! Живой и здоровый! Только шрамы на лице… Я потянул его за собой, в вагон, познакомить с Тамарой. Он удивился: как это я, закоренелый холостяк, вдруг женился, не дождавшись конца войны.

— Ну а как твоя семья? — спросил я.

— Жена погибла, а дочка Люда у сестры, — с грустью ответил Коля.

— Расскажи, как жив остался, — тормошил я товарища, — ведь ты вместе с самолетом на глазах у всей эскадрильи упал. Знаешь, от той истребительной группы всего три летчика осталось: мы с тобой да Сенечка, он в нашем корпусе воюет. Тоже был не раз ранен…

— Вспоминать тяжело, — сказал Коля. — Помню только, как падал. Потом очнулся в темном чулане и никак не мог понять, где нахожусь. Попытался встать, не смог: все болит, будто под прессом держали. Чувствую, голова и рука перевязаны, а ног как будто совсем нет. Лежу на подстилке, через щелку свет пробивается, пахнет старыми кадушками, сеном и мышами. Не думал никогда, что действительность за сон можно принять. Оказывается, можно. Думал, вижу все во сне, только проснуться не могу…

Потом начало возвращаться сознание, вспомнил, как вылетели, как линию фронта перешли… И тут до меня дошло, что я на занятой немцами территории. Но где и у кого?

Пролежал я в этом чулане три месяца. Подобрали и спрятали меня колхозники. Когда я упал, к месту падения подбежали женщины, вытащили меня из самолета, раздели и побросали все в огонь — и форму и документы: немцев боялись. И остался я гол как сокол, нечем доказать, кто я такой.

Поправившись, двинулся на восток. Шел ночами. До фронта добрался, когда бои шли на Волге. Чудом остался жив при переходе переднего края. Если бы знал положение на фронтах, взял бы севернее и вышел на спокойный участок, а то прямо в самое пекло попал. Перешел ночью. Ну, теперь, думаю, у своих, разберутся. Но не тут-то было. Неделю под арестом находился. Потом дали автомат и послали на передовую. Воевал рядовым, через некоторое время присвоили звание сержанта, стали в разведку посылать. Радуюсь — поверили. Орден Красного Знамени получил, пока был в пехоте. Закончили окружение под Сталинградом, Паулюса забрали в плен, тогда только направили меня в запасной авиационный полк: к этому времени установили, кто я есть. На истребителях не летаю, переквалифицировался на штурмовика: все с азов начинал. Так-то вот…

Ночью Нестеренко сошел на одной из станций западнее Львова, а мы с Тамарой доехали до последней действующей станции. Дальше уже был фронт.

Тот, кто во время войны лежал в госпитале и, начав поправляться, неотступно думал, как вернуться в свою часть, кто ночами мечтал об этом, строя самые дерзкие планы, вплоть до самовольного побега, тот хорошо знает, каким радостным бывает возвращение в родной полк.

Последние километры казались бесконечными. Но вот я увидел ряды замаскированных боевых самолетов, полевой аэродром… Трудно описать бурю нахлынувших на меня чувств!

Тут меня ожидал и еще один сюрприз. Высокий летчик с изможденным лицом, прихрамывая, бросился мне навстречу.

— Орловский? Коля?

— Он самый!

— Жив?

— Жив!

Вот это встреча!

Пережить Орловскому пришлось немало. В декабре 1943 года немцы сбили его и, тяжело раненного, взяли в плен.

— Теперь, товарищ командир, — рассказывал Орловский, — я по-настоящему узнал, что такое фашисты.

Раньше видел их на расстоянии, а когда столкнулся лицом к лицу, да еще безоружный… Лежу, раненный, встать не могу, а он меня, скотина, сапогом бьет.

— Поправишься, за все рассчитаешься, — стараюсь успокоить взволнованного воспоминаниями товарища.

— В долгу не останусь. Ох как я еще буду бить! Только бы поскорее окрепнуть.

Попав в плен, Орловский вскоре попытался бежать. Но раненный далеко не уйдешь. Его поймали и снова бросили в лагерь. Вызволила летчика наступающая Красная Армия. Он сразу же начал разыскивать свой полк. И вот мы сидим рядом с Орловским. Смотрю на него и глазам не верю: из мертвых воскрес. На следующий день его отправили в госпиталь подлечиться.

…С наступлением хорошей погоды мы начали вводить в бой молодых летчиков. Петров в мое отсутствие уже сам стал ведущим пары, и мне пришлось подбирать нового ведомого. Решил взять его из прибывшего пополнения.

Однажды, получив задание на разведку, я зашел в землянку, где занимались молодые летчики, и рассказал им о предстоящем полете. Маршрут проходил через зоны зенитного заграждения и два аэродрома истребителей противника. Летчики слушали внимательно, но недоумевали, зачем им знать детали предстоящей разведки.

Изложив задачу, я спросил:

— Кто согласен лететь со мной в паре?

Первым вызвался Федя Шапшал — молодой паренек с умным, твердым взглядом.

Взлетели. Вначале мой ведомый строго выдерживал строй, точно повторяя все маневры, и не реагировал даже на близкие разрывы зенитных снарядов. Его бесстрашие не удивило меня: стараясь сохранить свое место в боевом порядке, он сосредоточил все внимание на самолете ведущего. Так чаще всего и бывает при выполнении первого боевого задания.

Когда мы, закончив разведку, стали выходить на свою территорию, противник открыл сильный зенитный огонь. Вокруг наших самолетов снова начали рваться снаряды.

— Зенитки стреляют! — послышался в наушниках голос Шапшала.

«Заметил наконец», — подумал я, а сам нарочито спокойно ответил:

— На то и зенитки, чтоб стрелять.

Когда мы произвели посадку и Шапшал вылез из самолета, его окружили товарищи. Они буквально засыпали его вопросами, живо интересуясь подробностями полета. Словно летчик вернулся после сдачи трудного экзамена.

До начала наступления мы с Шапшалом сделали около десяти боевых вылетов. Храбрый и сообразительный, он быстро научился понимать каждый мой маневр.

Все слаженнее действовали и другие пары. Молодым летчикам нравились полеты на разведку. Перед ними открылись широкие возможности для проявления самостоятельности и инициативы. Иногда мы летали и на свободную охоту — штурмовали автомашины на дорогах, паровозы на станциях, перехватывали транспортные и связные самолеты противника.