Игорь Оболенский - Четыре подруги эпохи. Мемуары на фоне столетия

Какими событиями была наполнена жизнь дочери таганрогского предпринимателя Гирши Фельдмана! Благополучная жизнь в отцовском доме, затем неожиданное решение стать актрисой и фактически бегство в Москву, где таланта молодой Фаины, или Фанни, как ее все называли, Фельдман никто почему-то не хотел видеть.

Но о том, чтобы вернуться домой, не могло быть и речи. Казалось бы, в Таганроге у Фаины было все. Но там не было Художественного театра, в котором она только что не ночевала. Ее богом был Станиславский, а любимым спектаклем «Вишневый сад».

Как-то Фаина шла по Леонтьевскому переулку и ее нагнала пролетка, в которой сидел Станиславский. Преисполненная восхищением, девушка закричала ему: «Мой мальчик!» Растроганный основатель Художественного театра привстал со своего места и, повернувшись спиной к кучеру, помахал ей рукой.

Фаина восприняла этот жест как благословение и дала себе слово, что она непременно станет актрисой. И сдержала слово: совсем скоро на сцене театра в подмосковной Малаховке появилась 19-летняя девушка, имя которой на афише значилось как «Фаина Раневская». Вместо отцовской фамилии девушка взяла имя героини «Вишневого сада».

Кстати, к директору театра она пришла с рекомендательным письмом, в котором друг этого самого директора просил того как-нибудь помягче послать подательницу сего письма куда-нибудь подальше. Ибо Раневская и актерство — две вещи несовместные. Но директору театра как раз была нужна молодая актриса и он совету друга не внял. Так решилась судьба Фанни Фельдман, которая навсегда теперь превратилась в Фаину Раневскую.

Она играла на провинциальной сцене 10 лет и сыграла 200 ролей. Для сравнения — за все последующие десятилетия театральной карьеры их у нее будет всего 38.

Провинция не только стала для Раневской главной и единственной школой актерского мастерства. Она подарила ей главную встречу ее жизни — с актрисой Павлой Леонтьевной Вульф, ставшей для Раневской не только другом и учителем.

Слова Павлы Леонтьевны она помнила до последнего дня: «Как только ты придешь в экстаз от себя на сцене, то ты больше не актриса».

Раневская актрисой была всегда. Недаром она вспоминала, что даже во время панихиды по собственному брату, умершему в пятилетнем возрасте, она нет-нет да и поглядывала в зеркало, дабы запомнить, как выглядит человек, убитый горем.

Впоследствии режиссеры тоже то и дело, напоминали ей, что для экстаза нет никаких оснований. Она была уже знаменитой на весь Советский Союз актрисой, когда какой-то режиссер предложил ей роли в двух спектаклях. Один назывался «Витаминчик», а второй — «Куда смотрит милиция».

Раневская прочитала пьесы и от участия в их постановке отказалась. На что режиссер заметил: «Да, сразу видно, что с чувством юмора у вас напряженка».

Для драматического театра Раневская была тем же, чем Сергей Лемешев и Иван Козловский, безусловные кумиры того времени, для театра оперного. Актриса так играла эпизодическую роль спекулянтки в спектакле «Шторм», что ради того, чтобы услышать в ее исполнении одну только фразу «Шо грыте?», на спектакль приходили люди. А услышав, поднимались и покидали театр. Так же случалось и в Большом, когда Лемешев и Козловский пели «Евгения Онегина».

Из-за Раневской только что не дрались поклонницы. Хотя фанатов и у нее было предостаточно. Даже в преклонные годы она выслушивала признания в любви, которые порою бывали весьма своеобразны.

Как-то один мужчина, встретив Раневскую на Тверском бульваре, прямодушно спросил:

— Сколько же вам лет?

— 115, — мгновенно ответила актриса.

— Надо же, в таком возрасте и так играете, — восхитился поклонник.

Раневская была близка с самыми великими людьми своего времени — Мандельштамом, Улановой, Шостаковичем. Одним из ее ближайших друзей была Анна Ахматова. После того, как в 1946 году вышло постановление о журналах «Звезда» и «Ленинград», фактически уничтожавшее Анну Ахматову, чьи произведения в этих журналах были опубликованы, для поэтессы наступили непростые времена. Знакомые порою переходили на другую сторону улицы, лишь бы не встречаться с Анной Андреевной. А Раневская, едва узнав о постыдном постановлении, тут же отправилась на ленинградский вокзал и уже утром была в квартире Ахматовой.

Та самым большим грехом считала антисемитизм. Для Фаины Георгиевны это было бесценным качеством. Ей ведь не раз приходилось «расплачиваться» за пятый пункт своей биографии.

Она мечтала сыграть роль Ефросиньи Старицкой в фильме «Иван Грозный». Режиссер Сергей Эйзенштейн уже утвердил ее на эту роль, когда руководство «Мосфильма» кандидатуру Раневской «забраковало». В результате в фильме снялась Серафима Бирман, в паспорте которой в графе «национальность» предусмотрительно значилось — «молдаванка».

Раневская всегда привечала гонимых. В 1954 году она сблизилась с дочерью Сталина Светланой Аллилуевой. Уже год как не было вождя всех времен и народов. И Фаина Георгиевна, понимая состояние его дочери, всюду брала ее с собой.

Кстати, сам Сталин весьма благоволил Раневской. Она была лауреатом трех Сталинских премий, которые получила за роли в фильмах, сегодня абсолютно неизвестных — «Закон чести», «Рассвет над Москвой», «У них есть Родина».

Своим главным режиссером она считала Александра Сергеевича Пушкина. Мало того, даже Новый год предпочитала встречать исключительно дома, потому что только в этом случае компанию ей мог составить прекрасный молодой человек. Когда у Раневской спрашивали, кто же он, она отвечала: «Евгений Онегин».

Она никогда не была замужем. Единственным существом мужского пола в ее жизни была собака, которую она так и называла: «Мальчик».

В шестидесятых у актрисы появилась надежда, что ее последние годы не закончатся в полном одиночестве. Еще на съемках фильма «Весна», которые проходили в Праге, Фаина Георгиевна встретилась со своей семьей, уехавшей после большевистского переворота за границу. Они начали общаться. И в итоге сестра Раневской Изабелла, по мужу носившая фамилию Алеен, решила переехать в Советский Союз.

Бюрократические формальности помогла уладить министр культуры Фурцева. Желая отблагодарить ее, Раневская пришла на прием к министру и прямо на пороге ее кабинета принялась восклицать: «Екатерина Алексеевна, вы мой добрый ангел». На что Фурцева ответила: «Я не ангел, а советский партийный работник».

Совместная жизнь сестер в двухкомнатной квартире Раневской в высотном доме на Котельнической набережной продолжалась недолго. Вскоре после переезда в СССР Изабелла Алеен скончалась. И Фаина Георгиевна вновь осталась одна. Для нее это было самым большим испытанием. Она даже входную дверь своей квартиры оставляла незапертой — вдруг кто придет. А приходили редко.