Елена Макарова - Движение образует форму

«Все смешалось в моем доме — дети, уголь, грязная посуда, опять дети…

Сегодня Василинка разбила стеклянный заварочный чайник. Он так эффектно разлетелся на тысячу осколочков по всей кухне, перемешавшись с игрушками и мусором на полу. А донышко осталось примерно круглым. Первое, о чем я подумала, так это о луне. А потом уже только о спасении детей. И вообще, все всматриваюсь, всматриваюсь… Сейчас жарю сырники и думаю: а не пожарить ли мне лунный пейзаж?

Как же мне нравится то, что я делаю! Не результат (тут по-разному), а сам процесс. Что-то понимается, что-то вспоминается, будоражит, не дает сидеть на месте. Что-то происходит очень простое, но очень важное. А может, и не простое, а невероятно сложное… и ни для кого, кроме меня, не важное. Впадаю в детство? В маразм? Не знаю, но я не против».

«Я пока не почувствовала, срисовываю я или передаю форму. Буду пробовать еще. Но… после спиралей я этот кувшин нарисовала очень быстро. Обычно я долго примеряюсь, думаю — оцениваю пропорции, форму и т. д. А здесь рука сама знала, что ей делать.

Я тренируюсь каждый день. И эти витые фигуры разбрасываю, как сеятель (с бессмертной картины Кисы Воробьянинова). Мало разнообразия, мне кажется, и я быстро все скручиваю, не успев передать форму-движение. Я еще в процессе.

Пластилин сначала не давался, мы вообще не понимали друг друга. После того, как разровняла его на дощечке, стало лучше. Теперь пластилин не только прилипал ко всему, он еще и слушался. Вот так и получилась моя копия рельефа! Я очень рада, что я это сделала. Это такое мое достижение!»

«Мне сейчас так нравятся мои углезагогули! Еще сегодня заметила, как приятно на чужие работы смотреть, чувствовать. Настолько они разные, хотя один материал и почти одно и то же рисуем. Но в любом случае невольно улыбка появляется, когда смотришь на круги и бесконечности других людей. Из-за своей простоты это так трогательно и красиво само по себе! Поэтому сижу, смотрю, улыбаюсь. Жизнь из обыденности шагнула в другое измерение. Больше волнует что внутри, что есть я».

«Сначала попробовала карандашом. Вот это вещь — спирали! Какие живые, объемные получаются предметы и какими, в сущности, небольшими усилиями; чтобы обычными линиями такой эффект получить, надо ну очень потрудиться. Недаром спираль ДНК, развитие эволюции по спирали и все такое прочее… магическая фигура — эта спираль.

Обнаружила, что легче всего мне даются узкие и длинные предметы. А вот с широкими труднее — размашистая спираль почему-то быстро теряет форму. И еще, бывает, начнешь «кружиться» — и вдруг затык какой-то в голове: елозишь карандашом по одному месту и никак дальше не выскочишь.

А все ж таки приятно, что не такая уж я бездарь криворукая. Вот, считай, лет тридцать со школы прошло, а сидит внутри память, как лепили мне трояки по рисованию… обидно было, блин…»

«После упражнений с переходом из черного в белое мне пришла мысль, что так же можно контролировать свой внутренний настрой. Плавно переходить с мрачного на веселое и легкое».

«Как мне нравится этот урок — все задания! Пока делала задание на квадраты, по часу раскладывая предметы в разных сочетаниях, испытывала настоящее наслаждение — и грусть: во мне есть нереализованная страстная тоска по красоте — беспримесной, бесполезной, непрактичной, просто для того, чтобы любоваться. Я себе ее не разрешаю в жизни и, оказывается, очень без нее страдаю! В нашем доме были приняты такие понятия, как «чисто», «сытно», «тепло», а «красиво» считалось излишней роскошью. То есть альбомы с репродукциями картин в шкафу отдельно, а убогий некрасивый быт — отдельно. Помню, родители купили красный диван и красный ковер в комнату (какие уж были), я первое время с трудом могла там находиться, мне просто плохо было от обилия неразбавленного красного.

Я не разрешаю себе покупать красивую посуду или постельное белье — дело даже не в деньгах, ведь есть же старая, ничего, что не радует. Я обожаю сочинять наряды, подбирать неожиданные ансамбли из вещей, а потом складываю все обратно в шкаф и натягиваю джинсы и черную водолазку. И чувствую при этом, как будто занималась чем-то запретным, потратила драгоценное время зря.

Я так хочу красоты в повседневной жизни!

Еще у меня всплывает мозаика воспоминаний из детства. Желание воплотить увиденную в природе красоту в практические вещи. Я все время думала, разглядывая разноцветье трав, какая бы из них получилась замечательная ткань. На даче у нас валялся учебник зоологии, и я подолгу рассматривала в нем картинки, восхищаясь, как прекрасны разные живые существа, мне хотелось делать из них драгоценные украшения. Не знаю, зачем пишу это, но мне важно.

Занятия рисованием напоминают мне археологические раскопки: чем дальше, тем более ранние пласты открываются — детские впечатления, ощущения. Все, что произвело впечатление, — неважно, как давно это было, — никуда не уходит, всплывает из глубины памяти такое же яркое и вмиг делает меня пятилетней. И каждый раз я понимаю, что тогда, в детстве, все было всерьез, по-настоящему, переживалось полностью.

А вообще-то на этом курсе учусь я не столько рисовать или лепить, сколько принимать себя, свое несовершенство и совершенство. Выставлять неидеальные работы, высказывать несвязные мысли».

Во дворе работают сварщики. Деревянный фундамент для объекта уже установлен, на очереди сварные рамы, в них будет фанера, на фанере фотографии. Георгу конструкция кажется хлипкой, Франте тоже. Но главный инженер мемориала уверен в ее устойчивости. Открытие выдержит.

— Мы делаем это не ради открытия! — кричу я вслед инженеру.

— Мама, оставь его, это бесполезно.

Ночью, при свете фар, Георг и Франта укрепляли конструкцию — вбивали отбойным молотком сваи. Свет, собранный в пучки, как на терезинских гравюрах Бедржиха Фритты. Время вспять.

Появился однорукий сторож с овчаркой на поводке. Прекратить шум, иначе он спустит на нас собаку.

— Выключи фары, не то шины проколю!

Он долго ругал евреев (это касалось нас с Маней) и поганых фрицев (это касалось Георга).

Мы ушли в помещение. Занялись оборудованием чертежного зала. Утром, часов в пять, до прихода инженера, Франта с Георгом закончат дело.

Этот объект на площади дался нелегко, но вышел в конце концов потрясающе. На скамейке перед фотографией семьи сидели родственники Кина, прибывшие на открытие.