Екатерина Цимбаева - Агата Кристи

Да и в других деталях, в описаниях людей есть значительные расхождения с реальностью. Отчасти потому, что подлинные знакомые, еще нестарые и хорошо узнаваемые, могли бы испытать неприятности, узнай их кто-нибудь в романе. Отчасти потому, что их портреты могли бы раскрыть тайну псевдонима автора. Только муж героини Дермот без околичностей списан с Арчи Кристи.

Это сейчас биографы Агаты Кристи вчитываются в строки «Неоконченного портрета», ища там ответы на многие вопросы. Читатели 1930-х годов встретили роман полным равнодушием. Издатель хранил молчание об авторе, как обязывал его договор, хотя и понимал, что раскрытие секрета резко подняло бы тираж. Но из-за Мэри Уэстмакотт ссориться с самой Агатой Кристи было бы чистой глупостью! Сюжет романа не привлек и внимания журналистов, охотников за сенсациями. Биография Селии при всей ее схожести с биографией Агаты Миллер-Кристи была одновременно очень типична. Любой читатель мог вспомнить дюжины милых викторианских девочек, прошедших в юности через войну, вступивших в необдуманный брак, мечтавших о путешествиях, испытавших вполне обычные трудности семейной жизни. Развод — дело более редкое. Но легко было предположить, что эта неведомая никому мисс Уэстмакотт просто воспользовалась обстоятельствами громкого процесса, как нередко делали и до нее.

Селия выведена начинающей и малозначимой писательницей, отчего внезапный уход только что верного и любящего мужа непонятен и не объяснен ничем, кроме банальностей вроде «после одиннадцати лет брака нужна перемена». В те годы такое утверждение звучало нелепо: неужели удовольствие перемены стоит потери социального лица? Неудивительно, что Селия начинает бояться требующего свободы Дермота: «Она помеха для него… Если б она умерла… Он желает ей смерти… Он, должно быть, желает ей смерти, иначе ей не было бы так страшно». В самом деле, убийство представлялось более легким выходом, чем развод, особенно женщине, чей мозг настроен на драматизацию преступлений. Но даже фантазия Агаты Кристи не могла изобразить Арчи или Дермота потенциальными убийцами — слишком явно они добропорядочны.

Словом, ничего интересного в романе не было и типичность психологических проблем героини не искупалась талантом автора. Издательство Коллинза заранее предвидело неудачу.

Но пусть роман лишен литературных достоинств, пусть с художественной точки зрения большая часть текста, посвященная детству и юности героини, кажется бесполезной, пусть сюжета как такового в нем просто нет — суть ли в том? Может быть, то был поиск истоков слабости и силы героини в ее безмятежном прошлом, не научившем встречать невзгоды. Может быть, то была слабая попытка разобраться в причинах краха ее семейной жизни. Может быть… все может быть, но главное, это просто рассказ о своей жизни, какой она представлялась ей в те годы. Но не подведение итогов. Это — подведение черты под огромным жизненным этапом, необходимое перед тем, как начать этап новый. Конец романа оптимистичен: страх прошел, сон забылся, жизнь началась заново. Говоря от имени рассказчика, что Селия «историю свою и свой страх оставила мне», она впрямь оставляла их Мэри Уэстмакотт, чтобы отныне и впредь не вспоминать пережитую боль. С Арчи Кристи было покончено.

Но осталось существо не менее дорогое, которое отсутствовало в «Хлебе Гиганта», словно его и не было. Дочь. Проблема родителей и детей там отнесена лишь к викторианскому времени: у маленького Вернона «было двойное божество Мама-Папа, о котором надо было молиться и которое было как-то связано с тем, что надо спускаться к десерту». В этой фразе — все одиночество ребенка, казавшееся в ту пору таким обыкновенным и правильным, единственный упрек, брошенный Агатой Миллер ее собственным родителям. Но в XX веке отдаленность родителей, особенно матери, от детей уже не воспринималась как нечто естественное.

И по прошествии нескольких лет собственные страдания и весь развод начали видеться в ином свете: это не уход мужа от жены, это уход отца от дочери. Жестокость Дермота, объявившего о своем желании развестись именно в день рождения дочери, героизм матери…

«У Джуди должен быть день рождения… И Джуди ничего не заметила. Она видела только подарки, свои развлечения, готовность каждого выполнить любое ее желание.

Она была настолько счастлива, настолько не подозревала ни о чем, что сердце Селии разрывалось».

Селия упрекает мужа именем дочери: «За себя я не стала бы драться, но за Джуди буду. Подло бросать родную дочь». Но полно, не лицемерит ли она, пусть неосознанно? Ведь в конце концов ее метания между дочерью и мужем («Дермот или Джуди?») завершились забвением именно дочери: «О Джуди она больше не думала — она уже прошла сквозь это… ничто теперь не имело значения — ничто, кроме собственных страданий и огромного желания вырваться… Река…»

Вернувшись к жизни, она почувствовала вину перед дочерью, которую чуть не бросила безнравственно на произвол судьбы. И отказалась от развода, убеждая мужа терпеть ради ребенка. И все-таки снова уступила давлению Дермота и развелась с ним.

«Словом, как видите, я уступила. И не знаю, почему я все же уступила — потому, что устала и хотела покоя, или потому, что убедилась: это единственное, что стоит сделать, или потому, что все-таки хотела уступить Дермоту…

Иногда мне кажется, что из-за последнего…

Вот почему я с тех пор всегда чувствую себя виноватой, когда Джуди смотрит на меня…

Ведь получилось так, что я предала Джуди ради Дермота».

Это написала Мэри Уэстмакотт. В старости это повторит сама Агата Кристи:

«Я была воспитана, как и все люди моего поколения: развод вызывал — и до сих пор вызывает — у меня ужас. По сей день испытываю чувство некоторой вины, что уступила настойчивым требованиям Арчи и дала ему развод. Глядя на свою дочь, я все еще сомневаюсь: не должна ли была проявить твердость и отказать ему? Так трудно делать то, с чем не согласен в душе. Я была против развода, мне претило разводиться. Расторгать брак нельзя, я в этом уверена, видела много расторгнутых браков и хорошо знаю историю жизни многих разведенных супругов. Пока нет детей — все ничего, но если дети есть, развод небезобиден».

Правда, настойчиво поднимая в романах и в автобиографии тему своей вины за согласие на развод под давлением мужа, не отвлекает ли она свое или читательское внимание от того, в чем с младенчества дочери сама была перед нею виновата? от недостатка душевного тепла и сочувствия, от долгих и частых разлук, от неспособности создать девочке домашний уют? Об этом нет ни слова, все только развод да развод…

А если за разводом последовал новый брак? все прекрасно для матери, но не следует ли подумать о чувствах дочери? И Агата Кристи, теперь миссис Маллоуэн, призывает Мэри Уэстмакотт не утешить и успокоить, а помочь советом, разобраться в обстоятельствах ее столь счастливой ныне жизни. Вместе они задумывают пьесу под самым важным названием — «Дочь есть дочь». Эта пьеса никогда не исполнялась, даже не представлялась на суд театров, и только многие годы спустя была переделана в одноименный роман. Ее содержание, практически идентичное содержанию романа, целиком посвящено отношениям между сорокалетней матерью и двадцатилетней дочерью, чьи портреты очень схожи с оригиналами.