Джеральд Мартин - Габриэль Гарсиа Маркес. Биография

Тем временем Тачия девять месяцев провела в Испании. «После разрыва с Габриэлем я три года не могла прийти в себя — истерзанная, озлобленная, одинокая. Не везло мне с мужчинами». Она приехала в Мадрид в декабре, перед Рождеством, и сразу же нашла работу — в театральной труппе богатой венесуэлки Марицы Кабальеро. По иронии судьбы свою первую роль она получила в спектакле «Антигона» — в трагедии, тесно связанной с первой повестью Гарсиа Маркеса «Палая листва». Она сыграла в ней Исмену, сестру Антигоны.

Потом Тачия вернулась в Париж. «Мой босс Марица Кабальеро привезла меня в своем „мерседесе“, это было шикарно». Однажды она увидела его — «раньше, чем мне хотелось бы» — в окне нынешнего кафе «Люксембург» на бульваре Сен-Мишель. Она вошла, они поговорили и решили, что им следует «разойтись по-хорошему». Они отправились в находившуюся поблизости дешевую гостиницу, провели вместе ночь. «Было трудно, мучительно, но нам обоим стало легче. Это случилось незадолго до того, как он покинул Париж. После того окончательного расставания в 1957 г. мы с Габриэлем не виделись до 1968 г.» [590].

Гарсиа Маркес доживал в Париже последние дни. В июне к власти вернулся де Голль, якобы для того, чтобы помочь Четвертой республике не потерять Алжир. Вместо этого он учредил Пятую республику и в итоге спас французов от самих себя, отпустив Алжир.

В начале ноября, через пару недель после объявления Альбера Камю лауреатом Нобелевской премии в области литературы, Гарсиа Маркес переехал в Лондон [591], где намеревался пробыть как можно дольше — как в свою бытность в Париже, — живя на средства от публикации статей в El Independiente и венесуэльском журнале Momento, в котором теперь работал редактором Мендоса. Последний в конце ноября напечатает всего две из этих его статей: «Я посетил Венгрию» («Yo visité Hungría») и «Я был в России» («Yo estuve en Rusia»). Гарсиа Маркес всегда хотел выучить английский, и путешествие по Восточной Европе лишний раз подтвердило то, что это необходимость, ибо там никто не говорил по-испански. Оказалось, он проявлял интерес к Великобритании — к королевской семье и политикам (Идену, Бивену, Макмиллану) — с тех пор, как приехал в Европу, хотя сам говорил, что его интересует лишь традиционное упадничество Британии. И вообще посещение еще одной старинной европейской страны входило в его грандиозный замысел. А франкистская Испания по идеологическим причинам оставалась для него под запретом (возможно, он даже боялся, что его там арестуют, ведь у Колумбии с Испанией были тесные связи, а он у правительства Рохаса Пинильи находился в черном списке), хотя Гарсиа Маркес почти целый год прожил с испанкой. На самом деле поразительно, что ему удалось посмотреть так много уголков Европы как на востоке, так и на западе, ведь время тогда было непростое, да и его финансовое положение оставляло желать лучшего. Но его попытку прожить в Лондоне на скудные средства, не зная языка, не имея знакомых латиноамериканцев, которых было немало в Париже, несомненно, можно расценивать только как величайшее мужество.

Почти полтора месяца он обитал в номере небольшой гостиницы в Южном Кенсингтоне, но писал там не «Недобрый час», а «отшелушившиеся» от него рассказы, которые выйдут в сборнике под названием «Похороны Великой Мамы и другие истории» и полюбятся читателям. Как и повесть о полковнике и его пенсии (но не «Недобрый час»), это рассказы не о бездушных представителях власти, управляющих маленькими городками, в которых происходит действие, а о несчастных людях, на пределе своих сил и возможностей борющихся с бедами и напастями — прямо как сам автор, когда он жил в Париже (так Маркесу нравилось думать), — рассказы «с человеческим лицом», пропагандирующие положительные ценности. Истории в духе Дзаваттини. Вопреки своим благим намерениям Гарсиа Маркес почти не оставлял себе возможности выучить местный язык, хотя по субботам и воскресеньям ходил в Гайд-парк слушать выступления в «Уголке ораторов». Его статья «Суббота в Лондоне», в которой он суммирует, почти в фольклорном стиле, свои впечатления о британской столице, пожалуй, является «лучшим произведением журналистики из всего написанного им в Европе» [592]. Эта статья была написана в Лондоне и опубликована как в каракасском El Nacional, так и в Momento в январе 1958 г. В ней Маркес замечает:

Приехав в Лондон, я на первых порах думал, что англичане на улицах разговаривают сами с собой. Потом я понял, что это они извиняются. В субботу, когда весь город стекается на Пикадилли-Серкус, шагу невозможно ступить, чтобы не столкнуться с кем-нибудь. Посему на улицах стоит гул, все в один голос жужжат: «Извините. Из-за тумана об англичанах я вообще не имею представления — знаю только их голоса. Я слышу, как они извиняются в дневной мгле, маневрируя на своих средствах передвижения, будто самолеты в ватных клубах тумана. Наконец в минувшую субботу — в свете солнца — я впервые увидел их. Они все что-то ели, шагая по улицам [593]».

Больше всего в Лондоне его не устраивало, как он позже признается Марио Варгасу Льосе, отсутствие крепкого табака; немалую часть своих денег он тратил на импортные сигареты «Голуаз». Тем не менее он также говорил, что Лондон обладает странной притягательной силой. «Большая удача, если ты оказался в городе, где по непонятным причинам пишется особенно хорошо, хотя на мой вкус это не лучший город в мире. Я приехал туда как турист, но что-то вынудило меня закрыться в номере, где можно в буквальном смысле воспарить в табачном дыму, и за месяц написал почти все рассказы „Великой Мамы“. Визит прошел впустую, зато теперь у меня новая книга» [594].

3 декабря он послал письмо матери в Картахену через Мерседес, жившую в Барранкилье. В нем он упомянул о том, что написал тете Дилии в Боготу, по-видимому, чтобы выразить соболезнования в связи с недавней кончиной ее мужа Хуана де Диоса, единственного брата Луисы Сантьяга. В то время Гарсиа Маркес еще не имел твердых планов, хотя и сообщал, что намерен скоро быть дома: «Я в Лондоне две недели и готовлюсь к возвращению в Колумбию. В следующие несколько недель планирую ненадолго съездить в Париж, затем в Барселону и Мадрид, ведь Испания — единственная европейская страна, которой я не знаю. По моим расчетам в Колумбии буду на Рождество или не позднее Нового года. Я совершенно не устал путешествовать по свету, но Мерседес меня заждалась. Нечестно заставлять ее ждать еще дольше, хотя, может быть, у нее еще осталось немного терпения. Но это было бы неправильно, ибо, если что-то я и узнал в Европе, так это то, что не все женщины столь надежны и серьезны, как она» [595]. Он сказал, что у него нет ни денег, ни работы, хотя El Espectador кормит его обещаниями. Он попросил мать сделать ему две копии свидетельства о рождении, добавив: «Хочешь верь, хочешь нет, но в Европе я не женился».