Нина Демурова - Льюис Кэрролл

Тринадцатого апреля Кэрролл предложил ему сделать «на пробу» иллюстрации к «длинному стихотворению “Питер и Поль”», написанному по поводу первоапрельского Дня дураков, которое он решил включить в роман. Уже спустя неделю он получил по почте иллюстрации, которые ему понравились, и он тут же предложил Фёрнессу взять на себя рисунки к роману. Художник вспоминал: «Когда я сказал Тенниелу, что Доджсон предложил мне иллюстрировать его книгу, он сказал: “Даю тебе неделю, дружище; дольше ты не продержишься”. — “Увидишь, — сказал я. — Если книга мне понравится, с автором я полажу”. — “Это тебе так кажется. С ним невозможно иметь дело”. — “Увидишь, что я не ошибся в своем пророчестве”. Я, можно сказать, принял вызов».

Фёрнесс понимал, что работать с Кэрроллом будет нелегко: Тенниел предупредил его, что знаменитый автор подвергает представляемые ему иллюстрации скрупулезному изучению, что он чрезвычайно строг и придирчив к деталям. И художник заранее подготовился к этому. Для начала он сказал Кэрроллу, что роман его «горько разочаровал», что он «никогда не хотел иллюстрировать книгу с моралью» и что ему мила лишь мораль «Алисы», которая заключается в том, чтобы «развлекать и радовать». Однако он вовсе не помышлял об отказе от сотрудничества со столь известным автором: «Кэрролл и я работали вместе семь лет — за всю свою жизнь я не видел человека добрее. Он щедро расплачивался за работу, а его благодарность не могла сравниться с моими трудами».

При этом Кэрролл был, как всегда, крайне требователен (Тенниел называл это «придирчивостью»). Он рассматривал рисунки с лупой в руках, применяя метод математической статистики, что крайне раздражало Фёрнесса. Он писал художнику: «Позволю себе сказать, что, по-моему, лицо Сильвии слишком мало для ее головы и фигуры. Согласно математической статистике (вы думаете, что она здесь неуместна, а я уверен, что вы убедитесь: все великие художники тщательно соблюдают эти пропорции) глаза должны находиться точно посередине между верхушкой головы и самой низкой точкой подбородка».

Мельчайшие детали подробно обсуждались. Некоторые трудности возникли с вопросом, как одеть Сильвию и Бруно, которые выступают в романе то как эльфы, то как обычные дети. По этому поводу Кэрролл писал художнику: «У них не должно быть крыльев — это ясно. Но их одеяния не должны походить на обычные одежды лондонских жителей. Пусть они будут настолько фантастичными, насколько возможно, чтобы общество могло их принять. Пусть их друзья скажут: “Какой необычный наряд!” Но нельзя допустить, чтобы они сказали: “Это не люди, а эльфы!”». Кэрролл решительно возражал против кринолинов, высоких каблуков, модных платьев: «Не могли бы вы снять буфы с рукавов леди Мюриэл? Зачем нам обращать внимание на современную моду, которая через год устареет? По-моему, в наше время для дам не изобрели ничего хуже этих рукавов с буфами; их можно сравнить лишь с невероятным безобразием кринолинов».

Фёрнесс, прекрасный рассказчик, не лишенный склонности к преувеличению и анекдоту, оставил воспоминания о работе над иллюстрациями к книге «Сильвия и Бруно», сдобрив их изрядной дозой фантазии и шутки. В «Признаниях карикатуриста», вышедших вскоре после смерти Кэрролла (1901), он рассказывает о выработанной им стратегии. Будучи, по его собственным словам, художником «в высшей степени трезвым и деловым», для Кэрролла он представлялся «чем-то совсем иным, будто во мне, как и в нем, уживались два человека. Я капризничал, срывался и доходил чуть ли не до безумия. И мы превосходно сработались». Сработались они потому, что каждый был готов идти навстречу другому.

К двум томам романа «Сильвия и Бруно» Фёрнесс сделал по 46 иллюстраций. Кэрролл оправдал свою репутацию: он скрупулезно изучал каждую, даже самую маленькую иллюстрацию, подробно обсуждал ее с художником и предлагал многочисленные поправки. В «Воспоминаниях» Фёрнесс жаловался, что на всё это уходило много времени. Оно и понятно, поскольку в большинстве случаев обсуждение шло по почте: Кэрролл проводил большую часть времени в Оксфорде, а Фёрнесс жил в Лондоне и должен был еженедельно предоставлять в журнал новую карикатуру. Немудрено, что художник затягивал сроки. В своей книге Фёрнесс вспоминает, как однажды не сделал рисунки к сроку:

«Льюис Кэрролл пришел к обеду, чтобы потом посмотреть часть работы. Он мало ел, мало пил, хотя с удовольствием отведал своего любимого хереса. “Теперь, — воскликнул он, — в мастерскую!” Я встал и пошел впереди него. Моя жена сидела оцепенев: она знала, что показать мне нечего. Мы проследовали через гостиную, спустились по лестнице в оранжерею и подошли к мастерской. Берусь за ручку двери. От волнения Льюис Кэрролл заикается сильнее обычного. Еще бы! — увидеть картинки к своей великой книге! Помедлив, я поворачиваюсь спиной к двери и говорю озадаченному дону: “Мистер Доджсон, я человек со странностями и не всегда владею собой. Должен предупредить, эти странности иногда проявляются в необузданной форме. Если, показывая вам работу, я увижу на вашем лице хоть малейший признак того, что вы не полностью удовлетворены чем бы то ни было в моей незаконченной работе, то она вся отправится в огонь! Пойдете вы на такой риск или дождетесь, когда я полностью закончу рисунки и вышлю их вам в Оксфорд?”

“Я-я-я п-п-онимаю ваши чувства, я-я-я бы на вашем месте чувствовал то же самое. Еду в Оксфорд!”

И ушел!» [150] Перевод В. Харитонова и Е. Сквайре.

В своих рассказах о работе с Кэрроллом Фёрнесс нередко дает волю воображению. Впрочем, справедливости ради надо отметить, что он не только подсмеивается над писателем, но не жалеет и себя. В карикатуре, сопровождающей этот эпизод, он нарисовал себя усатым толстяком-коротышкой с основательным брюшком, заслоняющим своим пухлым телом дверь в мастерскую от стоящего в растерянности худощавого озадаченного дона. Мягкое, чудаковатое, слегка смущенное лицо Кэрролла легко узнаваемо — таким же Фёрнесс изобразил его и в знаменитом шарже, где писатель стоит с книжкой в руках. Нам известны семь карикатур Кэрролла, выполненных Фёрнессом, весьма мягких: он представлен добродушным чудаком, погруженным в свои мысли. Некоторые из этих дружеских шаржей были воспроизведены в автографических изданиях художника, другие уже в наше время были найдены в его записных книжках и альбомах. У нас эти рисунки подчас принимают за реалистические портреты.

Фёрнесс прекрасно понимал, с кем он имеет дело. Ему принадлежит формула, описывающая Кэрролла: «остроумец, джентльмен, зануда и гений».

Самому Кэрроллу в целом нравились рисунки Фёрнесса, хотя работа с художником проходила обычно достаточно напряженно: в своем стремлении к совершенству он не пропускал ни одной иллюстрации, если что-то в ней вызывало хоть малейшее сомнение. Он писал художнику подробные письма по поводу присылаемых рисунков: