Нина Демурова - Льюис Кэрролл

Надеюсь, дома всё в порядке. Всех вас обнимаю.

Ваш далекий, но любящий брат

Вечером Чарлз вместе с Эдвардом Уэром, который был младше его на 14 лет, отправился в нижегородский театр. Англичане были удивлены его видом — они не знали, что после недавнего пожара театр располагался во временном помещении. «Более простого здания я не видывал, — замечает Чарлз, — единственным украшением внутри были побеленные стены». Народу было немного, и после утомительного дня путешественники наслаждались простором и прохладой. Давали три пьесы: бурлеск «Аладдин и волшебная лампа» и два водевиля — «Кохинхина» и «Дочь гусара». Больше всего Чарлзу понравилась первая пьеса: исполнители, по его мнению, «играли превосходно, а также очень прилично пели и танцевали». Следить за представлением было нелегко, однако в антрактах они с помощью карманного словаря усердно трудились над программкой и в общих чертах понимали происходившее на сцене.

Игра русских артистов произвела на Чарлза большое впечатление. Он записывает: «Я никогда не видел актеров, которые бы так внимательно следили за действием и своими партнерами и так мало смотрели в зал». Это замечание дает некоторое представление об исполнительской манере, к которой Чарлз привык у себя на родине. Он особенно выделяет двух молодых членов труппы, записывая (вернее, копируя из программки) их имена по-русски: «Лучше всех был актер по имени Ленский, игравший Аладдина, и одна из актрис в другой пьесе по имени Сорокина». Удивительная проницательность! Двадцатилетний Ленский — это будущая слава русского театра Александр Павлович Ленский, знаменитый премьер московского Малого театра. Кэрролл увидел его в самом начале его театральной карьеры: Ленский пришел на сцену в 1865 году, когда ему едва исполнилось 18 лет; в Нижнем Новгороде он выступал в сезоны 1866–1868 годов. Анна Петровна Сорокина — актриса иного масштаба, однако ее имя также вошло в историю русского театра. Молоденькая дочь кассира нижегородского театра скоро обратила на себя внимание публики и антрепренеров и позже, став женой Ленского, также выступала в Малом театре.

После ночи, проведенной в «постелях, состоящих из досок, покрытых матрасом не более дюйма толщиной, подушки, простыни и стеганого одеяла», путешественников ждал завтрак, «основным блюдом которого была удивительно вкусная большая рыба, называемая Стерлядью» (Чарлз пишет ее название с большой буквы — видимо, из уважения к ее вкусовым достоинствам).

День был посвящен осмотру собора, где приезжие услышали прекрасное пение, и Мининой башни, с которой «открывается великолепный вид на весь город и на излучины Волги, уходящей в туманную даль». Посетив еще раз Гостиный двор, ничем не уступавший петербургскому, а возможно, и превосходивший его, и сделав последние покупки, около трех часов пополудни путешественники отправились в обратный путь, на котором, по словам Чарлза, «если это только возможно, претерпели еще большие неудобства», чем по дороге в Нижний. Около девяти часов следующего утра они прибыли в Москву — «усталые, но восхищенные всем увиденным». Оглядываясь назад, Доджсон, не раздумывая, резюмирует: «Это путешествие стоило всех тех неудобств, которые нам пришлось претерпеть с самого начала и до конца».

Нельзя не пожалеть о том, что во время предельно краткого пребывания в Нижнем Новгороде у друзей не нашлось времени прогуляться по улицам, как они это делали в Петербурге, Москве и других городах. В противном случае они непременно заметили бы на Осыпной улице ателье «Фотография и живопись художника А. Карелина», что, несомненно, заинтересовало бы Чарлза. Андрей Осипович Карелин, петербургский художник и фотограф, после того как врачи объявили ему, что сырой климат столицы опасен для его легких, в 1866 году обосновался в Нижнем Новгороде. Вскоре он прославился работами, посвященными Волге и городу, групповыми и семейными снимками и фотопортретами. Его называли «нижегородским светописцем», он выставлялся в России и за рубежом, по приглашению Британского фотообщества принял участие в выставке в Шотландии. Встреча в Нижнем Новгороде с Карелиным могла бы стать связующей нитью между Чарлзом и русскими фотографами и художниками. Жаль, что этого не произошло.

И снова Москва, осмотр достопримечательностей, визиты с рекомендательными письмами, скромные развлечения… В день приезда Доджсон и Лиддон вместе с братьями Уэрами отправились в Симонов монастырь и поднялись на колокольню, насчитав 380 ступеней лестницы. Они полюбовались видом Москвы, открывающимся с колокольни, который, на взгляд Чарлза, был не только ближе, но и лучше, чем с Воробьевых гор. «Мы осмотрели церкви, кладбища и трапезную, — записывает он. — Церкви расписаны чудесными фресками, одна из которых представляет любопытное, почти гротескное изображение пылинки в луче света. Нас угостили черным хлебом, который едят монахи, несомненно, съедобным, но не аппетитным…»

Вечером Чарлз, на этот раз со старшим Уэром, Томасом, посетил Малый театр. Как ни ограничен был его запас русских слов, всё же название театра вызвало у него недоумение — он отметил в дневнике: «…наделе это большое красивое здание». Публики было много, давали «Свадьбу бургомистра» и «Секрет женщины», зрители бурно аплодировали, однако, по мнению Чарлза, обе пьесы проигрывали в сравнении с нижегородским «Аладдином».

И опять они наносят визиты, надеясь встретиться с влиятельными русскими и обсудить с ними вопросы сближения Восточной и Западной церквей, — и снова терпят неудачи. Лиддон записывает в дневнике: «Завез рекомендательные письма князю Долгорукову, генерал-губернатору Москвы, и князю Владимиру Черкасскому, который тоже живет на Тверской площади. Первый сейчас в Париже, второго нет в его официальной резиденции, так что мы зря потеряли время».

Днем поехали в Петровский дворец, выстроенный императрицей Екатериной для последней остановки на пути из Петербурга для отдыха перед торжественным въездом в Москву. Дворец был окружен большими прекрасно разбитыми парками, которые стали излюбленным местом пеших и конных прогулок, а зимой — катания на тройках. Яркая раскраска дворца не понравилась Доджсону; возможно, он отнесся бы к ней иначе, если бы знал, что она сделана в духе популярных в свое время лубков.

Уходя, Чарлз скопировал надпись над Тверскими воротами, ведущими в парк:

«РIÆ MEMORLE ALEXANDRI I.

Ob Restitutam Е Cineribus

Multisque Patemae Curae Monumentis Auctam

Antiquam Hane Metropolin

FLAGRANTE BELLO GALLICO ANNO MDCCCXII

FLAMMIS DATAM». [95] «Святой памяти Александра I, который восстановил из пепла сей древний град, преданный огню во время войны с французами 1812 года, и своими отеческими заботами украсил его многими памятниками» (лат.).