Юлия Кудрина - Мария Федоровна

Критикуя ту часть интеллигенции, которая способствовала падению старого режима, философ В. В. Розанов в книге «Революция и интеллигенция» писал: «Насладившись в полной мере великолепным зрелищем революции, наша интеллигенция приготовилась надеть свои подбитые мехом шубы и возвратиться в свои уютные хоромы, но шубы оказались украденными, а хоромы были сожжены».

В эту тяжелую тревожную осень Марию Федоровну посетило множество лиц, среди которых были: бывший министр финансов России П. Л. Барк, позже в эмиграции он состоял на службе английского королевского двора и участвовал в доставке шкатулки с драгоценностями императрицы Марии Федоровны после ее смерти в Лондон и в дальнейшей продаже их английскому королевскому дому; А. И. Спиридович — управляющий дворцовой комендатурой, сопровождавший царя в Ставку в феврале 1917 года; протопресвитер армии и флота при Ставке Верховного главнокомандующего Г. И. Шавельский. Среди приезжавших к императрице с визитом была и Анна Карловна Бенуа, супруга русского художника, историка и критика А. Н. Бенуа. 25 октября Мария Федоровна приняла брата графини Гендриковой — А. Гендрикова, который безуспешно пытался разыскать свою сестру в Сибири. «Как все это печально. Он очень славный и трогательный человек, но какой ужас ему пришлось пережить, ведь его засадили в дом для умалишенных».

Все посещавшие императрицу лица с горечью констатировали, что в России совершилась революция против всего, чем держалась не только Россия и русский народ, но и вся Европа, и весь христианский мир.

Русские философы И. Ильин, С. Франк, С. Булгаков были едины во мнении, что когда в России рухнула монархия — рухнула единственная опора в народном сознании всего государственно-правового и культурного уклада жизни.

В октябре 1918 года в Крыму вспыхнула эпидемия испанки. 2 октября из поездки в Новороссийск вернулся совершенно больным муж Ольги Александровны — Н. А. Куликовский. Одновременно с ним слегли Ольга, казак Т. Ящик и кучер Марии Федоровны. Нездорова была дочь Ксения, в тяжелой форме протекал грипп у ее сыновей, особенно у Федора. Мария Федоровна тоже перестала выходить — мучили кашель и насморк. Все заболевшие находились под наблюдением лейб-медика Б. З. Малама. Число заболевших быстро росло. С высокой температурой грипп протекал у Д. И. Джамбакуриани-Орбелиани — адъютанта великого князя Александра Михайловича. Болели Софья Владимировна Ден, урожденная Шереметева, супруга флигель-адъютанта Д. В. Дена. Имелись и смертельные случаи: от гриппа скончался Александр Толстой — муж графини И. М. Толстой, урожденной Раевской, с которым она прожила около трех лет.

Различного рода информация политического характера, правда с большим запозданием, проникала в Крым. Адмирал Вяземский регулярно знакомил Марию Федоровну с содержанием газет. «Несколько удачных статей Шульгина прочитали вслух вместе», — записала в эти дни в дневнике императрица.

24 сентября пришло сообщение, что германский император Вильгельм предложил приостановить военные действия и начать мирные переговоры. «Я, — писала по этому поводу вдовствующая императрица, — находилась в таком душевном состоянии, что даже не смогла порадоваться за других, ибо полагала, что ни нам, ни нашей несчастной стране уже ничто не поможет! Напротив, я расплакалась — к своему стыду». Вечером Мария Федоровна в экипаже отправилась в Дюльбер, чтобы повидаться и обсудить последние новости с великим князем Николаем Николаевичем. В разговоре с императрицей Николай Николаевич высказал мнение, что предложение Вильгельма «в наших интересах». «Дай-то Бог!» — записала в дневнике императрица.

26 сентября исполнилось шесть месяцев со дня кончины князя Шервашидзе. В церкви Ай-Тодора была отслужена панихида, на которой присутствовали Мария Федоровна и близкие к ней люди. Императрица всегда относилась к князю с большим уважением и доверием и теперь остро ощущала «эту огромную утрату».

Приехавшая из Дании Демидова 3 октября передала императрице письмо от датского короля Кристиана X, которое глубоко ранило ее сердце.

«Все они, — записала Мария Федоровна в дневнике, — верят, что ужасные слухи о моем Ники — сущая правда». В ответном письме, направленном тогда же в Копенгаген, она писала: «Ужасающие слухи о моем бедном любимом Ники, кажется, слава Богу, не являются правдой, т. к. после нескольких недель ужасного ожидания я поверила в то, что он и его семья освобождены и находятся в безопасности. Можешь представить себе, каким чувством благодарности к Нашему Спасителю наполнилось мое сердце! Я ничего не слышала от него с марта, когда они были еще в Тобольске, так что ты можешь представить себе, какими страшными для меня были все эти месяцы.

Теперь, когда со всех сторон мне говорят об этом [что Николай жив], ведь я же должна надеяться, что это действительно правда. Дай-то Бог!.. Ужасно быть отрезанным от всех когда-то любимых и даже не получать писем — единственного утешения в долгой разлуке.

В данный момент мы живем свободно и спокойно, надеясь на светлые времена. Мы все здоровы. Сын Ольги бегает сейчас вокруг, и он такой милый, и всегда в хорошем настроении. Это радость видеть, как она (Ольга. — Ю. К.) счастлива. Она и Ксения просят меня кланяться тебе и Александрине (королева Дании. — Ю. К.)».

Осенью в Крым с семьей приехала княгиня Лидия Леонидовна Васильчикова. Она с трудом вырвалась из Петрограда, где была подвергнута допросу в ЧК. В своих воспоминаниях она подробно описывала разговор, состоявшийся между ней и Марией Федоровной на следующий день после приезда: «Императрица во всех подробностях расспросила меня про мое пребывание в Петербурге и Москве, про условия жизни, настроение жителей, допрос Урицким и заключение в ЧЕК’а. „Мне говорили, что вы сидели в одной камере с Н. С. Брасовой. Какие у нее известия о Мише?“

Боясь вопроса о Государе, я старалась растянуть рассказ о том немногом, что знала про Михаила Александровича. Но, наконец, она меня спросила: „А что вы слышали про моего старшего сына?“ Я ответила, что до Москвы дошли самые страшные слухи. Видя мое смущение, императрица сказала успокоительным тоном: „Да, я знаю, что говорят, но у меня другие сведения“. Когда я упомянула об этом разговоре великой княгине Ольге Александровне, она мне прямо сказала: „Я знаю, все думают, что мой старший брат убит, но у Мама́ имеются сведения, что он жив!“».

Васильчикова в своих воспоминаниях отмечала, что некоторые люди связывали подобный оптимизм с известием, привезенным в Крым Еленой Николаевной Безак, женой члена Государственного совета Федора Николаевича Безака, которая получила предупреждение от немецкого дипломата графа Альвенслебена, «что слухи об убийстве Государя будут ложные». «В июне 1918 г., — рассказывает Л. Л. Васильчикова в своих воспоминаниях, — в Киеве князь Долгоруков, который командовал войсками гетмана Скоропадского, позвонил вечером по телефону и вызвал к себе последнего представителя дворянства — Безака, просив его никому этого не разглашать. Кроме самого хозяина и его супруги, он застал там некоего графа фон Альвенслебена, генерал-адъютанта германского кайзера Вильгельма, который состоял при фельдмаршале фон Эйхоре, командовавшем немецкими войсками на Украине. После того как все присутствовавшие принесли клятву о молчании, Альвенслебен объявил, что через несколько дней разнесется слух, что Государь умерщвлен. В действительности же немцы его спасут. Г-жа Безак немедленно поехала в Крым, чтобы предупредить императрицу, а сам Безак и князь Долгоруков остались в Киеве. Точно в назначенный Альвенслебеном день известие об убийстве Государя разнеслось по городу. Нечего говорить, ни Безак, ни Долгоруков не присутствовали на официальной панихиде во дворце гетмана и, чтобы избежать неудобных объяснений, оба они уехали на пару дней за город. Вернувшись в Киев, они, к своему превеликому удивлению, узнали, что граф Альвенслебен не только присутствовал на панихиде, но что он обливался слезами. Считая, что граф слегка „переборщил“, они отправились к нему за объяснениями. Граф или был занят, или уехал за город. Когда им, наконец, удалось его разыскать, Альвенслебен с видимым смущением признал, что намеченное спасение не удалось и Государь действительно погиб.