Екатерина Глаголева - Вашингтон

Наступила тишина. Бархатное небо, усыпанное мириадами звезд, порой перечеркивали метеориты, но уже не ядра. Утром солдаты вышли на поле битвы, чтобы подобрать трупы. С обеих сторон большинство убитых составляли чернокожие.

Во время переговоров главным требованием Корнуоллиса было дать его людям возможность сдаться с военными почестями. Вашингтон напомнил, что гарнизону Чарлстона такой возможности не предоставили; око за око.

В одиннадцать утра 19 октября был подписан договор о капитуляции. В два часа дня французские и американские войска выстроились друг против друга в две шеренги, растянувшиеся на полмили. Французы сияли белыми мундирами и начищенными сапогами, американцы были в куцых полотняных куртках, дырявых и грязных, большинство — босиком. Под барабанную дробь восемь тысяч побежденных британцев и гессенцев пошли между шеренгами со свернутыми знаменами. Их флейтисты играли мелодию «Мир перевернулся». Англичане таращились на французов, не обращая внимания на американцев, и тогда Лафайет велел играть «Янки-Дудл» [29] Эта песня появилась еще во время Франко-индейской войны, английские солдаты высмеивали в ней американцев. «Янки» — производное от голландского имени Ян, «Дудл» восходит к нижненемецкому Dudel — «простак». После сражения при Лексингтоне американцы сами стали ее распевать, говоря, что англичанам теперь не до смеха. . Пройдя сквозь строй, британские солдаты бросали на землю свое оружие, стараясь швырнуть посильнее, чтобы повредить его. Офицерам разрешили вернуться в Европу или в Нью-Йорк.

Вашингтон и Рошамбо наблюдали за этой процессией, сидя верхом. Корнуоллиса не было — он сказался больным и прислал вместо себя бригадира Чарлза О’Хару. Подскакав к Рошамбо, тот протянул ему шпагу Корнуоллиса, но француз кивнул на Вашингтона. Вашингтон же велел передать шпагу генералу Линкольну, взявшему реванш за Чарлстон.

Адъютант Дэвид Хамфрис, отличившийся во время сражения, был удостоен особой чести: он отвёз в Конгресс 24 знамени, захваченных у англичан, и получил за это наградную шпагу.

Вечером Вашингтон дал ужин французским, британским и американским старшим офицерам и был неприятно поражен тем, что англичане быстро нашли общий язык с французами: сказывалась общность происхождения и воспитания. Да, французы явно сражались не за идею… Корнуоллис вновь прислал вместо себя О’Хару. Два врага увиделись только на следующий день и объехали верхом укрепления Йорктауна. Корнуоллис попросил позволить местным тори уехать в Нью-Йорк. Зато Вашингтон настоял на том, чтобы беглых рабов вернули владельцам. Сам он нашел здесь двух своих рабынь и был полон решимости вернуть 15 остальных.

Рыская по городу, Джеки Кастис подхватил какую-то заразу. Его последним желанием было посмотреть на сдачу Корнуоллиса. Его подняли наверх редута, откуда всё было видно как на ладони. Когда церемония закончилась, Джеки отвезли за 30 миль, в поместье его дяди Бервелла Бассета, и срочно вызвали к нему мать и жену из Маунт-Вернона. Вашингтон, занятый делами, не мог вырваться из Йорктауна до 5 ноября. Джеки скончался через несколько часов после его приезда, не дожив трех недель до своего 27-летия.

Марта безутешно рыдала на груди у Джорджа. Пытаясь хоть как-то ее успокоить, Вашингтон объявил, что усыновит двух младших детей Джеки — двухлетнюю Нелли и семимесячного Вашика. После похорон они вернулись в Маунт-Вернон, заглянув по дороге во Фредериксберг, чтобы повидаться с Мэри Болл. Оказалось, что она уехала по «делам» вместе с Бетти и ее больным супругом Филдингом Льюисом. Вашингтон оставил ей на всякий случай десять гиней. Позже мать прислала ему малограмотное письмо с благодарностью за деньги и просьбой купить ей домик за Аллеганскими горами. Еще просила кланяться Марте, извиняясь, что не писала ей, потому что у нее «ум за разум зашел». Никаких поздравлений с победой, никаких соболезнований по поводу смерти Джеки… Конечно, Мэри Болл никогда не отличалась отзывчивостью, но возможно, к семидесяти трем годам она действительно стала плохо соображать. Когда во Фредериксберге устроили бал в честь французских и американских офицеров, сражавшихся при Йорктауне, ей сказали, что его превосходительство — ее сын — тоже приедет. «Его превосходительство! Что за чушь!» — воскликнула она. Но Джордж появился на балу под руку с матерью. Она пробыла там недолго; в девять часов сын проводил ее домой.

Генерал Клинтон всё-таки прибыл из Нью-Йорка на подмогу Корнуоллису, но было уже поздно. В Чесапикском заливе ему попались только три человека на лодке, которые сообщили о катастрофе. Не желая вступать в бой с французским флотом, Клинтон немедленно ретировался.

Победа в сражении — еще не победа в войне, считал Вашингтон. В середине ноября он отправил Лафайета во Францию, требуя еще кораблей.

Генерал устал. Нью-Йорк по-прежнему находился в руках врага, положение Континентальной армии не улучшилось, но сам он несколько недель провел в Маунт-Верноне. Он сильно сдал за последние два года и теперь уже не карабкался к вершине, а тихо спускался под горку. Но на людях он всё еще казался глыбой.

Свой полувековой юбилей Вашингтон встретил в Филадельфии, где снимал дом на Третьей улице. Чарлз Уилсон Пил и Александр Кенэ выставили в окнах, подсвеченных изнутри, гигантские прозрачные портреты главнокомандующего в лавровом венке и с копьем в руке, попирающего британскую корону. В местном театре представили первую американскую оперу «Храм Минервы»; при появлении Вашингтона хор грянул: «Вот он, увенчанный победой! Да славится Колумбии герой!» Он был желанным гостем на любых собраниях, от деловых до увеселительных; но все его усилия, направленные на увеличение содержания для армии, пропадали втуне. Роберт Моррис устроил ему финансовый ликбез: штаты не выплачивают налоги Конгрессу, а в отсутствие доверия к центральной власти со стороны провинции иностранные кредиторы тоже отказывают в поддержке. Остается добиться для Конгресса права взимать таможенные пошлины, иначе денег взять будет неоткуда.

В марте Вашингтоны переехали на Гудзон, поселившись в Ньюберге, в двухэтажном каменном доме с двускатной крышей и двумя печными трубами, с видом на реку. Гостиную (странную комнату, в которой было целых семь дверей и всего одно окно) Джордж превратил в столовую и обедал там со своей свитой.

В это время все его мысли вертелись вокруг плана очередного похищения: в Нью-Йорке тогда находились принц Уильям, сын Георга III, и британский адмирал Роберт Дигби. Согласно плану темной дождливой ночью отряд из тридцати шести человек, нарядившихся рыбаками, на четырех вельботах переправится из Нью-Джерси на Манхэттен к дому, стоящему на самом берегу, обезоружит охрану и захватит принца и адмирала. Вашингтон расписал всё по минутам, особо подчеркнув, чтобы с пленниками обошлись как можно почтительнее. Но и это похищение не удалось, чем автор плана был чрезвычайно расстроен.