Андрей Танасейчук - О.Генри: Две жизни Уильяма Сидни Портера

Вскоре после свадьбы он признался Саре: «Врачи обнаружили у меня диабет в довольно тяжелой форме. Если это действительно так, они дают мне еще два года жизни». Но это при условии, если он бросит пить и совершенно изменит образ жизни. Об этом он, конечно, жене ничего не сказал. Эпизод относится к декабрю 1907 года. Стиль жизни, как мы видим, не поменялся. Но доктора ошиблись. Правда, не намного — чуть больше чем на полгода.

Что интересно, поначалу (в первые недели жизни в Гуд-Граунде) отношения в семье складывались совсем неплохо — мачеха и взрослая дочь смогли найти общий язык, видимых трений между ними не возникало. Известно, что О. Генри — несмотря на постоянные денежные трудности — в дальнейшем планировал оставить отель и снять для семьи квартиру. Он подписал договор об аренде просторного жилья в бельэтаже по адресу: Нью-Йорк, Ист Вашингтон-плейс, 88, где — предполагалось — будут жить следующую зиму, «на срок в семь месяцев, считая с 15 ноября 1908 года по 15 июня 1909 года… с арендной платой 100 долларов в месяц 15 числа каждого календарного месяца» [314] Ibid. P. 221. , и внес залог в 100 долларов. Но планам этим не суждено было сбыться. Что там случилось (а что-то, конечно, произошло), достоверно неизвестно, но жить вместе они так и не стали.

В сентябре Маргарет отправилась в Инглвуд, штат Нью-Джерси, чтобы продолжить образование в колледже. Интересно, почему она переменила решение? Чтобы угодить отцу или передумала? Едва ли нам удастся ответить на этот вопрос — Маргарет впоследствии никак не комментировала свой шаг. В связи с этим ее отец испытывал двойственные чувства. С одной стороны, считал, что она поступила разумно, решив учиться дальше. А с другой — тогда же, в разговоре с женой, заметил, что в отличие от матери и отца, дочь лишена упорства, а без него успеха на литературном, да и любом другом поприще не добьешься.

Забегая далеко вперед заметим — слова О. Генри оказались пророческими. Хотя его дочь и опубликовала несколько рассказов (первый появился в 1909-м, о чем отец с гордостью рассказывал своим приятелям), писателя из нее не получилось. Жизнь ей выпала короткая, да и та как-то не задалась. Колледж она так и не окончила, работала в газете, там познакомилась с известным карикатуристом Оскаром Сезаром, в 1916 году вышла за него замуж, но в том же году развелась. Уехала в Калифорнию, в Голливуд, пыталась сочинять сценарии для Великого немого, но литературного таланта отца явно не унаследовала. Здесь ее настигло наследственное проклятие — она заболела туберкулезом. Безуспешно боролась с болезнью. Единственным близким человеком в ее последние годы был актер Гай Сатрейн. Уже чувствуя приближение смерти, в 1927 году — за три дня до кончины — она вышла за него замуж: только для того, чтобы тот унаследовал права (и роялти) на тексты О. Генри. Похоронили ее в Эшвилле, как она хотела — рядом с могилой отца.

Вернемся, однако, в 1908 год.

Сара ненадолго, меньше чем на месяц, задержалась в Гуд-Граунде после отъезда падчерицы и уже в октябре уехала в Эшвилл, назад, к маме. А О. Генри вернулся в Нью-Йорк, в свою «Каледонию», к привычной холостяцкой жизни.

Буквально за несколько дней до выхода из печати нового сборника рассказов О. Генри («Благородный жулик» появился на книжных прилавках в ноябре 1908 года) влиятельный журнал «Каррент литречэ» («Современная литература») опубликовал очерк, посвященный писателю, с весьма красноречивым заглавием «Американский Мопассан» (А Yankee Maupassant ), в котором чрезвычайно высоко оценивалось новеллистическое творчество писателя и его рассказы сравнивались с короткой прозой крупнейших мировых мастеров короткого жанра. Хотя самому писателю это сравнение с великим французом (как, к слову, и любое другое) не нравилось («Я никогда в жизни не написал ни одного фальшивого слова, — заметил он тогда же в разговоре с одним из своих приятелей, — и потому не хочу, чтобы меня сравнивали с литератором, который постоянно фальшивил» [315] Ibid. P. 232. ), сам факт, конечно, льстил самолюбию. Прежде мы говорили, что безоговорочное читательское признание пришло к нему с публикацией рассказа «Дары волхвов». Статья в «Каррент литречэ» означала официальное признание «классического статуса» писателя в американской словесности. Во всяком случае, тональность газетных рецензий явно изменилась: можно было ожидать, что «Благородный жулик» вызовет реакцию, сходную с той, что совсем недавно спровоцировала книга «Сердце Запада». Напротив, рецензии были весьма благоприятными [316] Вот что, например, сразу по выходе сборника писала New York Times Book Review: «Его образы так правдиво и так верно соотносятся с человеческой природой — вне зависимости от странностей того языка, на котором они разговаривают, и тех дел, которыми занимаются… Каждый (из образов книги. — А. Т.) живой, теплый, человечный, герои его поступают и действуют так, как и приличествует человеческой природе». .

Однако этот хвалебный хор совершенно не радовал О. Генри. Конечно, было приятно, что через одного из знакомых редакторов ему передал привет сам Редьярд Киплинг. Вот дословно то, что сказал мэтр: «Вы знакомы с О. Генри? В таком случае, когда Вы его увидите, передавайте ему от меня привет» [317] Langford G. Р. 224. . Но сам он был совершенно не удовлетворен тем, что и как пишет. Роберт Дэвис вспоминал, с каким раздражением и неудовольствием его друг отзывался о собственной работе:

«Я неудачник. Меня постоянно преследует ощущение, что я что-то пропустил и обязательно должен вернуться назад, но я не знаю, что упустил и где оно. Мои рассказы? Нет, они меня не удовлетворяют. То, что люди выделяют меня и называют “выдающимся писателем”, вгоняет в тоску. Это выглядит так, словно маленькую такую фитюльку снабдили огромной яркой этикеткой. Временами я чувствую, что должен заняться чем-то иным, может быть, стать клерком; оказаться в таком месте, где я точно буду знать, что на что-то годен, делать что-то реально стоящее».

Слова эти произнесены в самом начале 1909 года. Трудно сказать, чем конкретно они были вызваны. Действительно ли он переживал творческий кризис? Возможно, что-то и было. Но похоже на то, что причина была все-таки не творческого, а иного свойства. Скорее всего, физического. Самочувствие постепенно, но неуклонно ухудшалось, и зимой 1908/09 года это было заметно не только самому О. Генри, но и тем, кто был рядом. Следовательно, и самоуничижение вряд ли было искренним. Тому же Дэвису О. Генри однажды сказал: «Я умру, а все мои мысли, что так методично и кропотливо заношу на эти листы белой бумаги, означают, что мне удастся запечатлеть собственное отражение — они будут жить. Странно, не правда ли? Плоть — тленна, а мысль — бессмертна» [318] Цит. по: O’Connor R. Р. 114. .