Иван Черный - Данные достоверны

Приказав минометчикам следовать за мною, я побежал на окраину колонии. Отсюда хорошо были видны и перекресток дорог, и тупорылая пушка, уже развернутая в нашу сторону, и орудийная прислуга, суетившаяся возле орудия.

Для миномета необходима прочная опора. Такая опора нашлась — на краю колонии был бетонный колодец. Вторая мина угодила точно между станин пушки, еще не ус-

[299]

певшей сделать ни одного выстрела. Взрыв разметал орудийную прислугу.

Немцы вызвали на помощь самолет.

Где-то за полдень со стороны Люблина прилетел «костыль». Снизившись над лесочком, летчик в кожаном шлеме со стрекозиными глазами стал швырять пакеты с мелкими бомбочками. Высыпаясь из пакета, десятки этих бомбочек-гранат взрывались в воздухе. Осколки секли деревья.

Расшвыряв пакеты, самолет удалился. Как выяснилось, «на заправку». Вскоре он появился опять и принялся за свое.

После нескольких удачных выстрелов партизанских противотанковых ружей самолет сразу набрал высоту. Теперь бомбочки не причиняли никакого вреда.

Пользуясь появлением самолета, гитлеровцы снова предприняли несколько попыток ворваться в лесок, занятый отрядом, и потеряли еще порядочное количество солдат.

Вдобавок в полдень в тыл фашистам ударил Седельников, вызванный по радио и спешно прибывший к месту боя.

В третьем часу дня на дорогу за Волей Верещинской сел самолет. Он прилетел со стороны Люблина и, очевидно, привез кого-то из фашистского начальства.

Я приник к биноклю. Прямо посреди дороги стоял небольшой самолет. Летчик копался в моторе. А невдалеке, жестикулируя, несколько немцев объясняли что-то тучному человеку в высокой офицерской фуражке.

Тучный человек был в коричневом полицейском мундире. Я не мог разглядеть погон, но ясно видел на правом рукаве повязку со свастикой.

Человек с повязкой отдал какое-то приказание. Офицеры козырнули. Двое побежали в рожь, а двое — к Воле Верещинской. Коричневый мундир стал прохаживаться по дороге, явно раздраженный и нетерпеливый.

«Приказал атаковать еще раз, — догадался я. — Ну хорошо, сукин сын!»

Опустив бинокль, распорядился вызвать бойцов с противотанковыми ружьями.

Гитлеровцы действительно ринулись в очередную атаку. Пока шла схватка, наши петеэровцы появились на окраине колонии.

— Видите самолет? — спросил я. — Подберитесь по

[300]

ржи как можно ближе к нему. Подбейте. Мы вас прикроем.

Бойцы скрылись во ржи.

Прошло минут пятнадцать. Атака немцев захлебнулась. Парахин доложил, что партизаны скосили еще несколько десятков фашистов.

— Чего-то наши мешкают! — нервничал Петя Истратов. — Улетит ведь!

Я посмотрел в бинокль. Летчик уже сидел в кабине, а тучный человек в коричневом мундире готовился подняться в машину. На прощание он что-то раздраженно говорил подчиненным. Те слушали с виноватым видом.

Наши петеэровцы выжидали. Прекрасно, молодцы! Трудно было переоценить выдержку бойцов и их опыт.

Едва машина, разбежавшись, стала подниматься, мы услышали один за другим три гулких выстрела.

Самолет клюнул носом, накренился на левое крыло, завалился на правое и, кувыркаясь, грохнул на дорогу. Столб пламени поднялся над рожью в месте его падения, послышался взрыв.

— Влепили! — закричал Истратов. — Как пить дать — влепили!

Немцы кинулись к месту происшествия.

— Сыпаните им! — сказал я минометчикам.

Загукали ротные минометы. На дороге вспухли клубы разрывов. Не остались в стороне, «сыпанули» и наши пулеметчики.

Вскоре на дороге в Волю Верещинскую не осталось ни одного человека. Только долго еще чадил, догорая, самолет.

Огонь немцев стал слабеть. Атаки потеряли прежнюю силу, сами по себе постепенно угасли. Не иначе как у неприятеля царило полное замешательство.

Возможно, этому способствовало то обстоятельство, что к вечеру к месту боя приблизились отряды Филатова и Христофорова, вызванные по радио, чтобы помочь Седельникову еще раз ударить в тыл фашистам.

Возможно, авиационная разведка противника заметила движение партизан и оповестила об этом своих солдат под Волей Верещинской.

Так или иначе, но едва стало смеркаться, гитлеровцы начали грузиться на брички, а в девять вечера поспешно укатили, бросив даже пушку.

Отходили они на Парчев. Впоследствии выяснилось:

[301]

немцы полагали, что на люблинской и хелмской дорогах их ждут партизанские засады.

Разведчики, направленные по следу врага, узнали от крестьян, что брички заполнены ранеными и убитыми, а уцелевшие фашисты топают пешком...

Так кончился этот бой.

Немцы прибыли на двухстах бричках. Если считать, что в каждой было всего по четыре человека, то и тогда противник численно превосходил нас почти в четыре раза.

И все же мы одержали верх. Победили мужество, опыт и воинская доблесть советского человека!

Наши потери были ничтожны: двадцать партизан получили ранения. Зато только вдоль дороги на Хелм мы насчитали около шестидесяти неподобранных трупов немецких солдат. Кроме того, через день-другой мы узнали, что на самолете, уничтоженном петеэровцами, находился начальник гитлеровской полиции всего Люблинского воеводства. Матерому бандиту устроили в Люблине пышные похороны. В речах над могилой палача гитлеровцы клялись, что уничтожат «советских бандитов».

О бое под Волей Верещинской много говорили в Польше. Узнали о нем и в Варшаве. Поздравления шли со всех сторон. Их вынужден был прислать даже начальник штаба 27-й дивизии Армии Крайовой, батальон которой постыдно бежал из Сосновиц.

Пытаясь оправдать свое поражение, немцы трубили, будто дрались с регулярной частью Красной Армии, а не с партизанами.

Покинув под покровом ночи колонию Воли Верещинской, штаб расстался со вспомогательными отрядами. И вновь началась кочевая жизнь — нынче одна деревня, завтра другая, послезавтра — уединенный хуторок...

В те дни к нам прилетел капитан Бахметов — молчаливый светловолосый офицер лет двадцати восьми.

Его появлению предшествовала оживленная переписка с Центром. Я сообщил, что не могу принять самолеты на прежнем месте, под Лейно, и вынужден искать новую посадочную площадку.

[302]

В Центре были удавлены и запросили, что случилось под Лейно.

Под Лейно ничего не случилось, кроме того, что чуть ли не в человеческий рост выросла рожь. Раньше, в апреле, самолеты спокойно сбрасывали груз на поля — с ростками хлеба ничего бы не случилось, а теперь, в конце июня, груз мог погубить урожай.

Центр понял нас и попросил поторопиться с выбором площадки.

Капитана Бахметова назначили ко мне помощником. Дав ему немного «обжиться» в тылу врага, я сначала отправил Бахметова для стажировки к Седельникову, а через две недели — под Демблин, в отряд Серафима Алексеева. Району Демблина Центр в последнее время придавал большое значение. Бахметов мог помочь тамошним разведчикам, да и ему, наверное, приятно было получить самостоятельный участок работы.