Евгений Стригин - Путин. Внедрение в Кремль

В-третьих, он оказался интересен для всех антиельцинских сил, которые оказали ему определенную поддержку в создании иллюзии у Скуратова о своей значимости и способности влиять на ситуацию.

Ельцин вспоминал: «Мы регулярно встречались. Юрий Ильич информировал меня о ходе расследования наиболее громких убийств: священника Александра Меня, телеведущего Влада Листьева, журналиста Дмитрия Холодова, бизнесмена Ивана Кивилиди. То, что убийства эти из года в год остаются нераскрытыми, меня очень волновало. Я не раз говорил об этом Скуратову.

Он своим тихим, нарочито бесцветным голосом объяснял: идут следственные действия, очерчен круг подозреваемых, отрабатываем одну версию, другую версию.

Но я видел — на самом деле ничего не происходит. Бесконечная монотонность скуратовских отговорок стала раздражать» [403]. Скуратов, кстати, приводит несколько иной варианта своих бесед с президентом {68} .

Тут следует немного уточнить. Возможности прокуратуры по раскрытию серьезных и запутанных преступлений достаточно ограничены. Правом проведения оперативноразыскной деятельности (в отличие от МВД, ФСБ и некоторых других ведомств) прокуратура не наделена. А часто (если не почти по всем случаям) именно оперативноразыскные мероприятия приводят к раскрытию таких сложных преступлений, когда в момент возбуждения уголовного дела не известны лица, совершившие преступление, или иные важные обстоятельства дела.

Так что за нераскрытие названных преступлений органы прокуратуры должны обычно нести лишь частичную ответственность. Тем более что и после Скуратова раскрываемость неочевидных преступлений оставалась также низкой.

Сам же Юрий Ильич справедливо замечал: «Должен заметить, что следственным путем раскрываются только десять процентов преступлений, девяносто процентов раскрываются оперативно-разыскными действиями. Так что вопросы об убийстве Александра Меня, Дмитрия Холодова, Владислава Листьева должны адресоваться не столько мне, сколько совершенно другим людям, другим силовым структурам, но президент этого словно бы не ведал и спрашивал с меня» [404].

Но уж очень заманчиво обвинить «плохого» прокурора в бездеятельности такого рода. На самом деле, Генеральный прокурор досаждал президенту РФ совсем другими делами. Президент «счел, что Ю. Скуратов явно выходит из подчинения, начиная свою собственную политическую игру, и становится опасным для Семьи» [405].

Время было тогда для первого российского президента тревожным. «Это были очень тяжелые месяцы для Бориса Ельцина. Будущее было совершенно не ясно. На ключевой должности генерального прокурора — на случай всяких непредвиденных обстоятельств — хотелось иметь надежного союзника. Скуратов тоже не знал, как сложится будущее, и держался отстранен но, поэтому в Кремле не считали, что могут на него положиться» [406].

В силовом блоке были расставлены, казалось бы, надежные люди, а вот с прокуратурой не все ясно. Тем более, что Генеральный прокурор формально не подчиняется президенту страны. Скорее можно сказать, что подчиняется он Совету Федерации, который в то время был местом общения глав исполнительной и законодательной власти российских регионов. Такая тусовочка региональных вождей.

Но это не самое плохое, что заметил российский президент в своем генеральном прокуроре. Хуже было другое, Ельцин обратил внимание: «У Генпрокуратуры появился «духовный лидер» — депутат Виктор Илюхин. Тот самый Илюхин, который когда-то пытался начать уголовное преследование Михаила Горбачева по статье «измена Родине», меня — по поводу «геноцида русского народа», Илюхин — автор всех законопроектов о неспособности Ельцина управлять страной.

Именно этот депутат, как писали газеты, когда-то тоже работавший в прокурорской системе по линии КГБ, стал вхож в любую, самую высокую прокурорскую дверь» [407]. О хороших взаимоотношениях этих двух прокурорских работников сообщали и другие источники {69} .

«Чубайс. действовал вообще нахраписто, внушал президенту: «Прокуратурой руководит Илюхин». Да. Илюхин действительно приходил, — писал сам же Скуратов. — Приходил и будет приходить в прокуратуру. Ну и что? А как иначе? Он — председатель профильного думского комитета. Ко мне приходят и Лебедь, и Жириновский, и Аушев, и Наздратенко — прокуратура для всех открыта.» [408]

А, собственно говоря, почему Генеральному прокурору нельзя было общаться с бывшим ответственным сотрудником органов прокуратуры. Конечно, общался он не столько, чтобы позаимствовать какой-то опыт. Тогда казалось, что общаться выгодно с разными людьми. Трон Ельцина явно шатался, и не известно, что могло быть в ближайшем будущем. А кресло Генерального прокурора такое удобное и так не хочется покидать его в случае смены высшего руководства страны.

Напомним, что в новой России уже был один такой прокурор, который пересел не на ту лошадь (речь о Степанкове). Примерно так же он в свое время ориентировался на Хасбулатова, когда показалось, что позиции первого российского президента слабы. И тому Генеральному прокурору РФ и другому хотелось посидеть в своем кресле как можно дольше. Именно поэтому они пытались делать ставку на все возможные политические силы, чтобы не прогадать. Но прогадали оба.

Напомним также, что в сентябре 1998 года Ельцин вынужден был пойти на компромисс с оппозицией и назначить премьер-министром человека, который, казалось, всех устраивал, но не мог быть холуйски предан первому российскому президенту. В холуях Евгений Максимович не ходил, не тот возраст, не тот характер и вообще не тот человек. Впервые Ельцин пошел на компромисс, что за ним ранее не особенно замечалось. Но тут припекло.

Новый премьер-министр, несмотря на возраст, был деятельным человеком.

«...Примаков решился, наконец, перейти от демонстративно нейтрального отношения к отдельным финансово-промышленным группам к генеральному наступлению на позиции олигархов. Прежде всего, премьер-министр поддержал проводимое сотрудниками возглавляемой Юрием Скуратовым Генеральной прокуратуры расследование фактов коррупции, прямо направленное против кремлевской верхушки и выявившее совершенно вопиющие факты. В громких скандалах весны — лета 1999 года оказались замешанными многие члены «семьи», обвиненные в получении взяток и отмывании денег» [409].

Формально (а иногда и не только формально) прокуратура возглавляла почти все расследование этих громких дел. Во всяком случае от позиции прокурора, тем более генерального, многое зависело. Генеральный прокурор это, конечно же, чувствовал.

Чем руководствовался господин Скуратов? На вопрос о том, не выполнял ли Скуратов заказ Примакова, метившего в президенты, Дэвид Саттер ответил: «В послужном списке Скуратова нет ничего, что заставило бы предполагать обратное. И, уж конечно, его поведение никоим образом не свидетельствовало, что это действия человека, исполняющего высокую миссию. Если бы он сознавал себя таким лицом, он не оказался бы в ситуации, когда его стало легко скомпрометировать всем памятным образом. Но в известном смысле это не имеет значения. В любом случае, какой бы ни была его мотивация, это была первая попытка вскрыть криминальные действия высокопоставленных и влиятельных фигур ельцинского окружения» [410].