Василий Росляков - Последняя война

В воображении Сергея Васильевича возникла заманчивая картина полного освобождения района, создания в нем оборонительных заслонов из местных партизанских групп и отрядов. Посоветовавшись с Петром Петровичем и капитаном Зелениным, комиссар с помощью начальника штаба приступил к разработке плана постепенного освобождения района от фашистских оккупантов. Все три взвода находились в лагере, ждали заданий. И вот именно в этот момент, в лютый морозный день середины декабря, на всех четырех постах одновременно возникла стрельба.

После часового боя стало очевидно для всех: удержаться невозможно, хотя численность отряда к этому времени достигала уже сотни человек. Снова пришлось бросать обжитые землянки, запасы продовольствия и даже с трудом накопленный запас патронов и ручных гранат. Но ужас, однако, был не в том, а совсем в другом. Партизаны вынуждены были уходить на последнюю базу, где к тому же не было ни одной землянки. Были зарыты в бочках солонина, мука, крупа, поставлен стожок сена, землянок же не было. База вспомогательная, на всякий случай, к жилью не приспособленная. Однако деваться кроме этой вспомогательной базы, кроме этого сорок восьмого квартала было некуда. С большими потерями едва оторвались от преследовавших немцев и к ночи добрели по запутанным, занесенным снегами тропам до места.

Тяжело переживать одну за другой неудачи, перед людьми стыдно, хотя все понимали: война есть война. Тяжело было на душе у Сергея Васильевича, но он не поддавался тяжелому чувству, на его замкнутом лице можно было заметить только озабоченность. Во время отступления в своей длиннополой шинели он появлялся то в голове отходившего отряда, то в его прикрытии, справлялся о ком-нибудь, кого не замечал в колонне, у кого-то спрашивал, не ранен ли, а то ведь две медсестры идут - Верочка и Юля, то, проходя мимо бойцов, обгоняя их, говорил вполголоса: ничего, мол, обойдется, дойдем до места, костер разведем, потерпим, раз уж война такая...

Когда дотянулись до этой вспомогательной базы, действительно первым делом разожгли большой костер - иначе ведь гибель. Сергей Васильевич попросил Потапова построить отряд. Сделал перекличку - многих недосчитались. Сняли шапки, постояли в молчании. Потом медсестры стали осматривать и перевязывать раненых при свете костра.

Букатура - живой остался - из вскрытой бочки раздавал солонину, которую тут же насаживали на палки и поджаривали на огне.

Малость пообогрелись у костра, подзаправились солониной, начали ломать лапник, примащиваться ближе к огню. Утро вечера мудренее. Но Сергею Васильевичу ждать до утра нельзя, надеяться ему не на кого, напротив, от него все ждут решений, выхода из этого невеселого положения. Никто ничего не говорит ему об этом, но он знает: каждый про себя думает о нем, уповает на него, на секретаря райкома, на комиссара, на хозяина судеб всех этих людей. Жихарев положил руку Петру Петровичу на плечо.

- Теперь, Петро, - он не назвал его командиром, а назвал по-старому Петром, - теперь настал твой черед, выручай, Петро.

Сергей Васильевич не говорил, что надо было делать, он просто сказал: выручай, и этого было достаточно для Петра Петровича Потапова.

- Ну, вот что, вояки мои славные, - сказал Петр Петрович партизанам, которых отобрал сам. Их было около двадцати человек. - Пойдете, герои мои славные, со мной.

Комиссару обещал к полудню вернуться. Ушли. Даже в эту кромешную ночь идти было легче, чем топтаться возле костра. Все-таки куда-то идешь, шагаешь, работаешь. Есть вполне определенная цель - шагать. Это не сидеть, не прозябать у костра, ждать там неизвестно чего. Хотя, конечно, все ждали, когда окончится ночь. А что утром? Утром будет еще лютей и трескучей мороз. Других изменений не предвиделось. И все-таки все ждали утра. В сотый раз закуривали, подходили к комиссару, дознавались - что и как.

Постепенно все стало известно: командир с группой партизан ушел добывать инструмент. Будут лопаты, ломы, топоры, - значит, будут землянки, будет спасение, будет жизнь, судьба людей будет в их собственных руках. От этих разговоров - еще повоюем, еще поживем - стало как-то веселей ждать утра, топтаться возле костра, ломать сушняк и лапник, подкладывать в огонь. Только бы немцы не напали на след!

Наконец дождались и командира. Петр Петрович прибыл целым караваном, на трех санях. Не всем хватило лопат, ломов, зато инструмент, добытый Петром Петровичем в лесхозе и ближних деревнях, не знал отдыха. Люди менялись, ломы и лопаты работали бессменно. Работа разогревала, но была она каторжной, потому что земля уже успела промерзнуть и долбить ее было не так просто. Нашлось немного тола, взорвали в одном месте, и дело заметно продвинулось.

К вечеру оборудовали кухню. Петр Петрович привез, кроме ломов и лопат, еще и котел, выломал из собственной баньки. Повесили котел над горном, и к вечеру Букатура приготовил кулеш с солониной.

Два дня и две ночи жгли костры. Возле огня, на лапнике, лежали раненые. Пришлось еще раз съездить в лесничество, привезти две бочки из-под горючего. Из бочек получились печки.

Землянку вырыли одну на всех. Она имела форму в точности как буква "Н". Два ее ствола на середине соединялись поперечным стволом. В поперечнике и в продольных стволах настелили нары с двух сторон. Крыша была вровень с землей, в двух местах из земли торчали, как пеньки, железные трубы. Из труб тонкой струйкой тянулся синий дымок.

Ступенчатый вход можно было заметить, только вплотную подойдя к землянке. Для комиссара и командира в одном стволе, напротив входа, отгородили отсек с дверью, с нарами тоже, столом и скамейками. В том отсеке с комиссаром и командиром помещались также секретарь райкома комсомола Настя Бородина и санитарка Верочка. Санитарка Юля спала на общих нарах, рядом с лейтенантом Головко, с которым Юля жила как с мужем. Начальник штаба капитан Зеленин имел также отдельную каморку в другом стволе землянки.

Потолочный настил на брусьях, поставленных в два ряда - один вдоль стен, другой по краю нар. В тех брусьях, что стояли вдоль нар, были вбиты гвозди, на которые вешали оружие. Пулеметы - ручные и станковые - стояли под нарами.

Поскольку из-под дощатого пола сочилась подпочвенная вода - место было болотистое, - пришлось доставать пожарный насос, ставить его на выходе из землянки, днем и ночью качать этим насосом воду. У насоса круглые сутки работали по сменам два человека.

Жить было можно. Но терять этот лагерь, последний, было нельзя. Чтобы обезопасить себя, исключить возможность нового нападения, Сергей Васильевич приказал отодвинуть дальние посты на два километра, усилить эти посты ручными пулеметами, запретил на самое опасное, зимнее время приводить в лагерь новых людей. В случае же появления на территории сорок восьмого квартала человека, стрелять на месте, без всяких допросов и разбирательств.