Василий Росляков - Последняя война

- Я - Холопов, - сказал Славка, нисколько не испугавшись грозного окрика Сергея Васильевича Жихарева.

- Холопов... Это еще ни о чем не говорит. Это ничего не значит, ровным счетом.

Тогда Славка засунул руку под брючный пояс, достал, как доставал тогда, в Дебринке, свой покоробленный, в затеках и пятнах, но все же убереженный комсомольский билет, подошел к столу и подал книжечку комиссару. Сергей Васильевич опустил голову, перебирая по страничкам Славкину книжечку с силуэтом Ленина на обложке. Бумага, картонка - не больше. Но Сергей Васильевич уже знал, как рискованно было держать у себя, хранить при себе, пронести эту бумагу, эту книжечку. Скольким молодым людям стоило это жизни! Сколько рассказывала об этом Настя Бородина, сколько говорили разведчики, партизаны, возвращаясь с заданий! Сергей Васильевич перебирал странички по второму, по третьему разу. Он уже все изучил, но продолжал разглядывать книжечку, ждал, когда успокоится окончательно. А то, что он успокаивался, приходил в себя, было заметно не только самому комиссару, но и Арефию Зайцеву и даже Славке.

Фотография. Детским почерком незнакомой райкомовки выведено: Холопов Вячеслав Иванович. И все. Но какая сила заключена была в этой книжечке со Славкиной фотографией и силуэтом Ленина! Сергей Васильевич поднял наконец голову, сочные губы его шевельнулись, изобразив подобие доброй улыбки.

- Значит, Вячеслав, - сказал он, - родился ты в рубашке.

Комиссар встал из-за стола, подошел к Славке, отдал ему комсомольский билет, потрепал по плечу и опять повторил, что родился Славка в рубашке. Про себя подумал: "С тобой-то я знал, как распорядиться, у меня не было другого выхода, но как вот с ним... Арефия, согласно приказу, надо было бы расстрелять. Надо было - и жалко, нельзя. Да, парень в рубашке родился".

5

Событие за событием.

Всю ночь мела метель и весь день. В лесу было мало заметно. Он стоял весь белый, пушистый, набухший, во все щели лесные понабивало снегу, белая глухота защищала его от свирепого кружения ветра, который раскачивал чертово кадило над вершинами деревьев и кто знает что творил в открытом поле. Вечером дозорный привел в лагерь человека. Уже было темно. Человек требовал доставить его к командиру. После доклада комиссар приказал обыскать, обезоружить доставленного и только после этого привести к нему.

- Герои, - сказал человек вместо приветствия, снимая полушубок и черную ушанку. Он сам нашел гвоздь, повесил на него полушубок и ушанку, потер руки и подошел к Сергею Васильевичу, стоя ожидавшему его у стола. Ну, давайте знакомиться!

- Садитесь, - сказал Сергей Васильевич и указал рукой напротив себя, на застольную скамейку.

Человек сел. Со стороны казалось, что на него нисколько не действовали ни внушительная фигура Жихарева - сам-то человек был значительно мельче Сергея Васильевича, - ни все-таки не совсем обычная обстановка, ведь он был доставлен сюда под конвоем, а здесь, в землянке, обезоружен. Чернявый, глаза живые, блестят, желваки ходят под острыми скулами, лысина светит спереди, со лба.

- Герои, пистолет отняли, - еще раз повторил человек, все еще переживая то, что предшествовало этой минуте.

- Вы не тому удивляетесь, - сказал Сергей Васильевич. - Надо удивляться, что вас живым доставили сюда. Но в этом я еще разберусь, а сейчас выкладывайте, с какими такими полномочиями и от кого именно явились вы в наш отряд. И еще - кто мог показать вам дорогу?

- Хотя тон у вас, товарищ Жихарев, - я ведь вас отлично помню по областной партконференции, - хотя, говорю, тон у вас излишне строгий, я отвечу. Полномочия у меня от центра, задача моя - объединить разрозненные партизанские отряды, подчинить их одному, объединенному штабу.

Сергей Васильевич теперь тоже припомнил этого человека: из НКВД, фамилию забыл, а быть может, и не знал. Подозрения, что это чужой человек, сразу отпали, но тут же явилась неприязнь другого свойства. "Растяпы, подумал Сергей Васильевич с раздражением, - свой отряд прос... теперь лезут чужое объединять". Вслух он сказал:

- Какими документами подтвердите свои полномочия?

- Когда мы наладим связь с Большой землей, вы, товарищ Жихарев, и другие товарищи получите подтверждение.

- Какие документы у вас имеются сейчас?

- Никаких.

- Где находится объединенный штаб?

- Его еще надо создать.

Сергей Васильевич окончательно убедил себя, что перед ним самозванец, пытающийся въехать в рай на чужом горбу. Однако опыт подсказывал: отпусти его подобру-поздорову, не марай об него руки, так будет вернее.

- Кто показал дорогу? - еще спросил Сергей Васильевич.

- Никто. Хожу вслепую.

И Сергей Васильевич на секунду представил себя на месте этого человека, вслепую, в одиночку, в метель, пургу, в морозные ночи и дни разыскивающего районные партизанские отряды; в любую минуту может ведь нарваться не на немецкую, так на партизанскую пулю. Что-то похожее на сочувствие шевельнулось в сердце Сергея Васильевича, но он тут же подавил это чувство другим, которое пришло сначала: на чужом горбу в рай хочет въехать, героем стать. Из-за этого и рискует.

- Вот что, товарищ Емлютин, - сказал Сергей Васильевич, - я, кажется, правильно вспомнил вашу фамилию? Убирайтесь-ка вы к чертовой матери с территории отряда, пока не поздно, пока я не приказал... Вы знаете, я могу и приказать, даже обязан это сделать. - Сергей Васильевич поднялся. Ему стало обидно, что кто-то посягает на все, что он создал здесь, в тылу врага, создал своим бесстрашием, партийной совестью своей, не меньше, а больше еще, чем этот самозванец, рискуя собственной жизнью и жизнями своих товарищей.

Емлютин отнесся к словам Сергея Васильевича спокойно, как к должному. Он почему-то - тоже, видимо, опыт подсказывал, - был уверен, что Сергей Васильевич не посмеет, не решится приказать. В неровном маслянистом свете коптилки Емлютин выглядел не так уж просто и безобидно. Под полушубком у него была кожанка, теперь она маслянисто поблескивала, сухо блестели глаза в черных впадинах, мерцала лысина. Сидел он собранно, как взведенная пружина, играл желваками. Веяло от него скрытой силой. Сергей Васильевич ощутил и постепенно осознал это и еще больше взбунтовался.

- Перед тем как выгонять меня, на ночь-то глядя, - спокойно сказал Емлютин, - дали бы поесть чего-нибудь. Представьте себе, товарищ Жихарев, у кого бы я ни был, - а я уже многих посетил, - никто еще не догадался накормить, как будто я в командировку приехал и остановился в номере городской гостиницы. Странные люди! Так что прошу и вас тоже: покормите. Может, и зачтется вам впоследствии.

- А вы не намекайте и не угрожайте последствиями, - недружелюбно сказал Сергей Васильевич, ловя себя на том, что внутренне уже подчинился этому человеку, тогда как подчиняться ему не хотелось, не хотелось даже признаваться себе в этом. Кто он такой? От своих отстал, а теперь за счет кого-то хочет исправить свою репутацию. Завалил какое-нибудь дело, а теперь, сволочь, чужим горбом хочет завладеть, чтобы в герои пробраться. Вы не угрожайте, - повторил Сергей Васильевич, - я на месте, в своем отряде, мне угрожать нечего, а вы, вы... забрели в чужой отряд и еще не знаете, какое я приму решение, как я распоряжусь вашей жизнью.