Иван Сабило - Крупным планом, 2006[роман-дневник]

День рождения Ивглафа Ивановича мы отметили в кафе недалеко от Сенной площади. Поздравляя его, я сказал, что, по гороскопу, мы с ним между овном и тельцом, а значит, пограничники. Нам негоже пропускать врагов в наше Отечество. На что Ивглаф Иванович усмехнулся: «Самые опасные враги уже здесь, уже действуют».

22 апреля. Мой день рождения, мне 65! Отметили его в писательской организации. Чтобы обойтись без велеречивости, я сразу сказал, что главным событием моей жизни стало недавнее обретение мною почётного звания ДЕД! Потому как эту награду я получил не от правительства, а от самой Жизни!

Пили за внучек и внуков, дочек и сыновей, отцов и матерей, а также за бабушек и дедов.

Потом я спел песенку про милку Анну, которая в канун моего прошлого дня рождения явилась мне во сне. Кажется, мало кто поверил, посчитав это шуткой.

Поздно вечером отправился к внучке. В поезде думал о том, что в детстве я не был маленьким, а был большим, как никогда потом, когда возмужал и перешёл во взрослую жизнь. В детстве, видя ласточку, я мог быть ласточкой, видя паровоз, мог быть паровозом, видя реку, мог быть рекой. Потому что я их всех понимал по-своему. И ещё думал о внучке и волновался, как перед свиданием с любимой.

23 апреля. Москва. Вот и Мария. Послезавтра ей исполнится два месяца. Увидела меня и нахмурилась — что за чудище бородатое? Глазами поискала маму или бабушку, не нашла и внимательнее вгляделась в деда. Вздохнула, но плакать не стала… Как написал поэт Лев Мочалов: «Моя! Пока ещё совсем моя!..»

Дочка выглядит уставшей и слегка растерянной. Почти не разговаривает, только улыбается. Кажется, пока не осознаёт, что стала мамой. Саша смотрится молодцом. Умный, готовый тут же включиться в разговор и в работу, держится весело и непринуждённо. Галина, как всегда, уравновешенна и спокойна. Хорошо, что у Марии есть бабушка. Все они — моя семья, которая живёт вдали от меня. И требует, чтобы я завершал работу в писательской организации и переезжал к ним.

27 апреля. Петербург. Дом на улице Садовой, 61. Здесь была квартира Елизаветы Алексеевны Арсеньевой — бабушки Михаила Юрьевича Лермонтова. Здесь он написал своё знаменитое стихотворение «Смерть поэта». Состояние Дома и квартиры — хуже не бывает. В квартире — деревянные столбы-подпорки, чтобы не рухнули потолки. Здесь каким-то образом всё ещё проживают люди, в том числе дети. Много лет судьбой дома занимается наша «поэтка» Зоя Степановна Бобкова. Куда она только ни обращалась, кому только ни писала писем — как об стену горох. Вот и сейчас мы пришли сюда, чтобы лишний раз убедиться в крайне бедственном и разорённом состоянии дома, связанного с именем Лермонтова. И написать городским властям новое письмо. А пока что поэты Борис Орлов, Зоя Бобкова, Ирэна Сергеева, Марина Марьян читают свои стихи…

1 мая. Праздник. К нам вернулась трава, берёзы обрядились в нежно-зелёные серёжки, а я один. И пусто, и тревожно за моих москвичей — как они там, всё ли ладно? Хорошо, что есть дело: вношу последнюю правку в рукопись романа «До выстрела». Теперь, когда книга написана, сам удивляюсь, откуда что взялось. При той скудости материала, который я имел, было совсем непросто создать цельное повествование о трагической жизни семьи русского морского офицера. Да ещё когда по просьбе главы семьи Степана Васильевича пришлось заменить самоубийство его жены — матери двух сыновей — смертью от «головной боли». Вдовство Степана Васильевича, сиротство детей носят случайный характер, потому что изначально заложенный судьбой трагизм семьи получил несоответствующую ему тональность. Но, кажется, в какой-то степени удалось выразить главное — время и характер становления в России капитализма, его звериный оскал. Смерть братьев Червонюков — лишь капля в море других смертей «новой, рыночной эпохи».

Почему я взялся за написание этой книги? Во-первых, немного знал братьев Олега и Сергея Червонюков — они приходили к издателям братьям Александру и Сергею Марковым, которые арендовали в нашей писательской организации две комнаты. И не только арендовали, но помогли мне создать газету «Литературный Петербург». Во-вторых, мне нужно было сосредоточиться на каком-то определённом литературном деле. Одно «своё» из-за крайней раздробленности моего времени не выходило. Сядешь к столу и чувствуешь: голова забита всякой всячиной, но только не тем, что нужно для работы. Ничего цельного, сплошные отрывки и обрывки. А здесь — якорь нужности: пообещал — задолжал!

5 мая. День рождения моей одноклассницы Галочки Чернышевой. Ей исполнилось 64 года — вершина молодости, подножие мудрости. В классе она была отличницей, а я — безобразником. И, как часто бывает, именно отличница и безобразник стали дружить. Несколько лет назад она, к моему удивлению, позвонила мне из Минска, сказала, что прочитала в «Ленинке» роман «Открытый ринг» и не удержалась от того, чтобы разыскать мой телефон. Её тронула моя книга, и, при случае, она более подробно расскажет о своих впечатлениях. Она окончила Московский полиграфический институт, давно стала бабушкой, но об этом тоже потом, при встрече. Правда, не уверена, что такая встреча когда-нибудь состоится. — «Вполне вероятно, — сказал я, — будем готовиться…»

Я приехал в Минск через два месяца после её звонка, купил розы и явился на свидание. Последний раз я видел её сорок пять лет назад — меня тогда к ней пригласила её подружка Света Пушкина, наша бывшая одноклассница. Приехали, а Галочка не одна, у неё в гостях мальчик, тоже Ваня. Никакого разговора не получилось, мы напились чаю и расстались. И только сейчас я узнал, что это был не просто мальчик, а Галочкин будущий законный муж — Иван Галкович. Прямо чудеса: у моей первой девочки Гали муж — Иван, а у меня жена — Галина!

Нельзя сказать, что четыре с половиной десятилетия сильно изменили её, она узнаваема. Да и не смотрится пенсионеркой, просто в глазах некая настороженность и как будто устоявшееся ожидание. Зашли в кафе. Она сказала, что давно разведена… И вскоре мы поняли, что расстались не десятилетия назад, а совсем недавно, может быть, вчера. Смотрю на Галю, а вижу не только её, но рядом с ней девочку Галю, и себя, четырнадцатилетнего, и весь наш класс — смуглую, сдержанную в словах и поступках Ларису Кривову, озорную, веснушчатую Свету Пушкину, старосту класса рыжеволосую, порывистую Раю Железную, остроумного, смешливого Вальку Мороза из параллельного класса, учительницу белорусского языка добрейшую Марину Петровну, директора школы большую, строгую Марию Адольфовну… Кажется, протяни руку — и прикоснёшься к своему детству… Я хотел, чтобы Галя пригласила меня к себе, но оказалось что дома у неё ремонт, и мы, прогулявшись под дождём, расстались…