Илья Басс - Жизнь и время Гертруды Стайн

В июне 1939 года нанес очередной визит Уайлдер. В конце августа, как раз перед началом Второй Мировой войны, в Билиньине в гостях оказались сразу трое приятелей: Сэмюэль Стюард, Сесиль Битон и Франсис Роуз. Сесиль Битон нашел дом в идеальном порядке, обитатели жили все в том же размеренном режиме. Элис вставала в пять утра, собирала свежие овощи с огорода, планировала еду на день, ухаживала за цветами. К 9 часам утра все вазы напоминали загадочные натюрморты. Война? «Она [Гертруда] даже и слышать не хочет о войне. Упоминание о предстоящих мрачных событиях и ужасной перспективе — почти нарушение этикета», — записал в дневнике Битон. «О, нет, нет. Война нелогична, никто не хочет войны», — заключила Гертруда. И только после звонка мясника с сообщением, что все мясо реквизировали для армии и он не сможет выполнить заказ, в доме запаниковали.

Битон однако не упоминает об одном эпизоде, свидетельствующем о том, как самоотверженно заботилась Гертруда о благополучии своих гостей и подопечных. И не упоминает в первую очередь потому, что именно он доставил Гертруде бессонную ночь и уйму неприятностей. Стюард же, скрупулезно и каждодневно записывая увиденное за день, оставил подробное описание одного инцидента.

Незадолго до обеда обнаружилось исчезновение Битона. Зная его склонность к пьянству, можно было ожидать, что Сесиль запил. Гертруда и Стюард немедленно отправились в Белли. Там она отдала распоряжение Стюарду оставаться в городке и обследовать все бистро, одно за другим. А сама подняла на ноги жандармерию, мэра и когда те не помогли, примчалась в казарму, где размещался полк сенегальских солдат. Гертруда приложила невообразимую силу убеждения и уговорила командира выслать на поиски Сесиля грузовик сенегальцев с фонариками. Солдаты отправились на поиски, балагуря на своем наречии и получая удовольствие от прогулки, хоть и в непогоду. А вскоре обнаружился и сам Сесиль в компании двух верзил-сенегальцев, бредущих по дороге к дому: все трое в стельку пьяные. Оказывается, Битон с полудня сидел в казарме, где устроил с солдатами попойку.

И вся казарма об этом знала.

После войны Сэмюэль Стюард поддерживал регулярный контакт с Элис Токлас, навещал ее в Париже. В 1993 году, незадолго до смерти, Стюард, много и часто публиковавшийся под различными псевдонимами, дал интервью, в котором тепло отозвался о Гертруде Стайн: «Я обожал ее… В литературе она была гигантом… Я ощущал ее тепло, ко мне она относилась почти по-матерински».

Встречи встречами, гости гостями, но повседневные заботы не оставляли женщин. В конце 1937 года истек контракт на аренду квартиры на улице Флерюс, и хозяин попросил их выехать. Квартира понадобилась его сыну, собиравшемуся жениться. Не желавшие переезжать женщины упорствовали, но вынуждены были отступить. «Думаю, 27 уйдет в историю. Она [квартира] просто не могла нас долго выдержать», — сообщала Стайн в письме к Андерсону. Приятель помог найти другое жилье на небольшой улочке Кристин между рю Дофин и рю де Гранз-Огюстен около Дворца Правосудия. Площади в новой квартире оказалось гораздо меньше, и места на стенах нашлось только для 99 картин из 131. Большую часть стен украшали работы Пикассо, Пикабия, Гриса и Франсиса Роуза. Остальные пришлось упрятать в чулан.

Вскоре после переезда умер Баскет. Потерю любимца обе женщины перенесли особенно тяжело: «просто рыдали, рыдали и рыдали». Ветеринар посоветовал приобрести другую собаку, похожую на прежнюю, но Пикассо отговаривал их. По его мнению, второй Баскет только принесет мучительные воспоминания. «Представьте, — приводил довод Пикассо, — я умру, а Гертруда заведет другого Пабло».

Все-таки они последовали совету ветеринара; другой пудель, похожий на своего предшественника, получил ту же кличку — Баскет.

Затем пришло известие из Америки — умер ее старший брат Майкл. И трудно сказать, по ком Гертруда горевала больше — по брату или собаке.

В Париже во всех разговорах превалировала одна тема — Германия и агрессивные планы Гитлера. «Гитлер, — продолжала уверять Гертруда молодого журналиста Эрика Севарейда, — никогда не начнет войну. Он — романтик. Ему нужна иллюзия победы и власти, славы и блеска…; он не выносит крови, а война предполагает ее. Но Муссолини, вот кто опасен, он итальянский реалист. Его ничто не остановит».

И с приходом весны, как обычно, они переехали в Билиньин.

В 1939 году только слепой мог не видеть, что Европа на грани войны, пока европейской. Однако, ни аншлюс Австрии, ни временное умиротворение Гитлера сдачей Чехословакии (Мюнхенский сговор), ни призывы посольства США к американским гражданам покинуть Европу, ни массовый исход евреев из Германии, в первую очередь во Францию (на постоянное житье или используя страну как транзитный пункт) не убедили Гертруду. Безуспешными оказались и попытки американских друзей (Ван Вехтена, Роджерса, Уайлдера и др.) уговорить женщин переехать в Америку. В апреле 1939 года Гертруда писала Роджерсу:

Я не верю, что на европейском континенте существует хоть одно человеческое существо, желающее всеобщей европейской войны, даже армия и флот любой европейской страны, и поскольку никто из них войны не хочет, шансы таковы, что ее и не будет. Конечно, стычки могут случиться, и щепки могут лететь…, но это убеждение позволило сохранять спокойствие во время Мюнхена и позволяет сохранить его и теперь.

Пришел сентябрь 1939 года, и Германия напала на Польшу. Англия и Франция, связанные с Польшей договором о взаимной помощи и поддержке, немедленно объявили войну Германии.

В тот день Гертруда и Элис гостили у своих друзей; там их и настигла новость о начале войны. Ужас охватил Стайн, она тут же воскликнула: «Им [Франции] не надо было этого делать». Друзья, тоже расстроенные, но хранившие надежду, пытались успокоить ее.

Обе женщины решили пересидеть неясное с их точки зрения время в Билиньине, но прежде заскочили на два дня в Париж запастись зимней одеждой, уладить кое-какие другие дела и запереть квартиру.

Первая зима в Билиньине тревог не вызвала. С питанием проблем не было, прогулки и книги заполняли время. Озвучила то время Гертруда как вполне благополучное: «У нас было достаточно знакомых для общения, мы беседовали о войне, хотя и не часто, у нас был радиоприемник, мы его слушали, но тоже не много, и вскоре зима подошла к концу». Письма приходили довольно регулярно.

Спокойная, без потрясений жизнь в тот период объясняется отсутствием военных действий. Первые 9 месяцев (т. н. странная или сидячая война) ни одна из враждующих сторон не предпринимала никаких боевых действий, за исключением мелких стычек на границе. Германия же пока успешно покоряла скандинавские страны.