Даниил Тумаркин - Миклухо-Маклай. Две жизни «белого папуаса»

Николай Николаевич заглянул и за «парадный фасад» Сиднея. В переулках, отходящих от главных улиц, да и позади элегантных усадеб стояли обшарпанные, нередко покосившиеся одноэтажные домишки. Жители города держали не только кур и гусей, но также свиней и крупный рогатый скот. Стада коров бродили по улицам, щипали траву и объедали листву на кустах и невысоких деревьях, подымая при этом невероятную пыль.

Миклухо-Маклаю не удалось тогда побывать в северных и северо-западных районах Сиднея, где находилось большинство заводов и фабрик и обитал рабочий люд. Ему объяснили, что это небезопасно: здесь орудуют шайки разбойников, к иностранцу могут пристать бродяги или хулиганы. Но, как узнал путешественник, обитатели этих районов ютились в лачугах или жили в вытянутых на сотни метров одноэтажных или двухэтажных сблокированных домах, состоявших из стандартных секций с двумя окнами по фасаду, без кухонь и элементарных удобств. Островками благополучия в этих районах были опрятные домики с палисадниками, принадлежащие квалифицированным рабочим — рождающейся «рабочей аристократии».

Как убедился ученый, в Сиднее в то время отсутствовали централизованные водоснабжение и канализация, не была организована уборка мусора, редко встречались мощеные мостовые и тротуары. Внешним благоустройством занимались сами домовладельцы и хозяева гостиниц, магазинов и ремесленных лавок, которые приводили в порядок лишь «пятачки» перед своими зданиями. На улицах валялось много мусора и конского навоза. Поэтому даже на Джордж-стрит и Маккуори-стрит недалеко от магазинов с модной европейской одеждой и парфюмерией пахло отнюдь не французскими духами.

Вскоре по прибытии в Сидней, еще не разобравшись в тонкостях местного социально-политического устройства, Миклухо-Маклай писал сестре: «Народ здесь мне мало нравится. <���…> Царство толпы, массы и т. п. имеет весьма мало хороших сторон, а в австралийском обществе мнение (мнение разнокалиберных представителей "демократов") имеет всемогущее значение» [666] Там же. С. 205. . В письмах и статьях-отчетах, посвященных насущным проблемам его жизни и деятельности в Австралии, Николай Николаевич почти не касался общей ситуации в Сиднее и других городах пятого континента. Но впоследствии путешественник подчеркивал, что, «прожив около семи лет в Австралии, я всегда следил с интересом за общественною жизнью и главнейшими происшествиями в австралийских колониях» [667] Миклухо-Маклай Н.Н. На несколько дней в Австралию // СС.Т. 2. С. 395. О жизни в Сиднее в 70-80-х годах XIX века см. подробнее: Twopeni R.E.N. Town Life in Australia. London, 1883; Cannon M. M. Life in the Cities / Australia in the Victorian Age. MA. 3. Melbourne, 1975; Fitzgerald Sh. Rising Dump: Sydney, 1870-90. Melbourne, 1987. .

Старый австралийский «истеблишмент» состоял из отпрысков английских аристократов, отставных офицеров и лиц такого происхождения, о котором предпочитали не вспоминать. В этом «высшем обществе», нередко спаянном родственными узами, очень ценились — даже больше, чем в викторианской Англии — дворянские титулы и имперские регалии, правили бал сословные предрассудки и предпочтения. Уступив лидерство в промышленности, торговле и банковском деле быстрорастущей буржуазии, эти джентльмены по-прежнему владели большими земельными пространствами, полученными в первой половине XIX века, и управляли ими сами или сдавали в аренду, преимущественно для разведения овец. И после того как в 1850-х годах колонии в Австралии получили внутреннюю автономию, «старая гвардия», тесно связанная с губернаторами, сохраняла командные позиции в колониальном управлении, а в качестве попечителей и меценатов, — как вскоре убедился Миклухо-Маклай, — оказывала сильное влияние на развитие образования, науки и культуры.

Несмотря на неиссякающий приток иммигрантов, в Австралии ощущалась острая нехватка специалистов — не только квалифицированных рабочих и инженеров, но и геологов, почвоведов, врачей (лекари-самозванцы были притчей во языцех), университетских преподавателей и т. д. Характерно, что многие годы геологическую службу Нового Южного Уэльса возглавлял Ч. Уилкинсон, самоучка, ходивший несколько лет в школу, но не имевший высшего образования. Подавляющее большинство дипломированных специалистов приезжало в колонии из Англии. Социальный статус университетских профессоров в Австралии был тогда очень низок; они зарабатывали значительно меньше, чем квалифицированные рабочие. Неудивительно, что подающие надежды выпускники Кембриджа, Оксфорда и других британских университетов неохотно соглашались переселяться на пятый континент.

Колониальный характер австралийской науки проявлялся в кадровой и финансовой зависимости от метрополии, в фактическом отказе от самостоятельной разработки новых научных идей и концепций; последние проникали с опозданием извне и с трудом приживались на австралийской почве. В каждой из шести английских колоний в Австралии имелись свои университеты, музеи и научные общества, но общее число активно действующих профессиональных исследователей едва ли превышало 30-40 человек.

Идеи Дарвина и особенно их пропаганда и развитие в трудах Томаса Хаксли встретили неприятие и отпор со стороны «джентльменов-собирателей», возглавлявших или патронировавших университеты, музеи и научные общества, а также большинства зависимых от них ученых, так как эти джентльмены полагали, что эволюционное учение подрывает веру в Бога и грозит социальными потрясениями. Сторонники дарвиновской теории — явное меньшинство — остерегались публично высказывать свои взгляды. Чуть ли не единственным исключением среди этих «еретиков» был немецкий зоолог Иоганн Людвиг Герард (Джерард) Креффт (1830-1881). Он переселился в 1852 году в Австралию и позже стал куратором (директором) Австралийского музея. Креффт многое сделал для того, чтобы превратить хаотическое скопление разнообразных коллекций в упорядоченный музей, устраивал выставки, благоустроил, как мог, помещения, где хранились ценные экспонаты, рассказывающие о природе и коренном населении Австралии. Но дарвинистские убеждения ученого не нравились попечителям музея, которым он к тому же мешал безнаказанно манипулировать собранными коллекциями. В 1874 году они уволили Креффта по надуманным обвинениям, причем наняли двух громил, которые взломали двери его квартиры в здании музея и выбросили все вещи на улицу. Другие музеи не брали его на работу, опасаясь влиятельных гонителей. В результате талантливый ученый впал в крайнюю нищету. Вскоре по приезде в Сидней Миклухо-Маклай навестил Креффта в его убогом жилище, имея к нему рекомендательное письмо от Хаксли, и тот рассказал русскому коллеге свою историю, поведал о нравах и «группах влияния» в нарождающемся австралийском научном сообществе. Николай Николаевич сделал определенные выводы из того, что сообщил ему Креффт.