Глеб Елисеев - Лавкрафт

При всей незамысловатости и даже топорности «Герберт Уэст — воскреситель мертвых» вошел в число самых известных рассказов Лавкрафта. Во всяком случае, с 1985 по 2003 г., в период растущей моды на «живых мертвецов», по нему было поставлено целых три полнометражных фильма. Видимо, и в 1922 г. Д. Хаутейн также оказался доволен результатом, потому что не только исправно выплатил обещанный гонорар, но и даже предоставил Лавкрафту аванс в счет очередного «ужасного» сериала.

Попутно Лавкрафт продолжал писать рассказы и для собственного удовольствия, не рассчитывая на профессиональную публикацию и заранее смирясь с тем, что они появятся лишь на страницах любительских журналов. Одним из таких рассказов стала «Музыка Эриха Цанна», написанная в самом конце 1921 г. и изданная в «Нэшнел Аматер» в марте 1922 г.

«Музыка Эриха Цанна» оказалась вершиной в литературных упражнениях Лавкрафта по нагнетанию ужаса без его демонстрации. События рассказа разворачиваются не в Штатах, а где-то в Европе, скорее всего — во Франции. Очередной безымянный герой-рассказчик вспоминает о том, как он жил в уродливом старом доме на улице д’Озей. Его соседом сверху был немой скрипач по имени Эрих Цанн. Однажды рассказчик услышал, как Цанн наигрывает у себя в комнате странные, ни на что не похожие мелодии. Постепенно он знакомится с нищим музыкантом, который охотно играет ему на виоле разнообразную музыку. Однако, когда герой случайно начинает насвистывать мотивчик, услышанный им ночью, Цанн приходит в неописуемый ужас. Но затем в посланной рассказчику записке он все же обещает письменно рассказать о страшной тайне, отяготившей его жизнь.

Пока Цанн пишет, за зашторенным окном вдруг раздается непонятный звук: «В нем не было ничего жуткого, он больше походил на очень низкую и бесконечно далекую ноту» [125] 125. Лавкрафт Г.Ф. Музыка Эриха Цанна. Пер. А. Волкова// Лавкрафт Г.Ф. Лампа Аль-Хазреда. Полное собрание сочинений. Т. 2. М., 1993. С. 309. . Тем не менее музыкант, услышав это, в страхе хватает виолу и принимается играть, словно пытаясь отогнать нечто. Порыв ветра из раскрывшегося окна наполняет комнату, и на улицу улетают листки с признанием. И когда герой выглядывает вовне, то наступает кульминация ужаса: «Я не увидел никакого города, никаких приветливых огоньков на знакомых улицах; там была только бесконечная чернота, фантастическое пространство, заполненное движением и музыкой, не схожее ни с чем земным. Я в ужасе смотрел в черноту, и в этот миг ветер задул обе свечи, и на старинную мансарду опустилась жуткая, непроницаемая мгла; я оказался между хаосом и адской круговертью снаружи и дьявольским, захлебывающимся ночным воем виолы внутри» [126] 126. Там же. С. 310–311. .

Когда же герой-рассказчик берет Цанна за руку, то понимает, что тот уже мертв. «Старик ничего не отвечал и не приглушал свою неописуемую яростную музыку, а между тем по всему чердаку в темноте и шуме, казалось, кружатся странные потоки воздуха. Коснувшись уха Цанна, я содрогнулся, еще не понимая — отчего; но уже в следующий момент мне все стало ясно — я ощутил под ладонью неподвижное, ледяное, застывшее, мертвое лицо с остекленевшими глазами, бессмысленно уставившимися в пустоту» [127] 127. Там же. С. 311. . Невидимое существо, уничтожившее музыканта, ускользает в окно, а рассказчик в смятении выбегает из дома куда глаза глядят. Герой спасается, но с тех пор, несмотря на усердные поиски, он так и не может обнаружить в городе улицу д’Озей.

«Музыка Эриха Цанна» несомненно остается одним из шедевров раннего Лавкрафта. В ней он достигает предела в развитии тех приемов изображения (вернее — недоизображения) ужасного, в которых совершенствовался и раньше. Однако вершина одновременно оказалась и тупиком. Далее изощряться в тенях и намеках было уже невозможно. Требовалось открыть перед читателем дверь и показать чудовище, скрывающееся за ней.

Это стало ясно, когда Лавкрафт попытался вновь сокрыть ужасающее в рассказе «Гипнос», созданном в марте 1922 г. События в истории опять разворачиваются в Европе, только на это раз в Англии, а не во Франции, опять нить повествования прядет безымянный рассказчик. Тексту Лавкрафт предпослал эпиграф из Ш. Бодлера, задающий тон повествованию: «Если же говорить о сне, этом зловещем и своенравном хозяине наших ночей, то смелость, с какой люди раз за разом отдают себя в его власть, была бы достойна великого удивления, не будь она результатом простого неведения и непонимания опасности» [128] 128. Лавкрафт Г.Ф. Гипнос. Пер. И. Майоровой // Лавкрафт Г.Ф. Затаившийся страх. Полное собрание сочинений. Т. 1.М., 1992. С. 411. .

Герой рассказа, скульптор по профессии и по призванию, вместе со своим единственным близким другом занимается очень странными метафизическими изысканиями: «Я не берусь передать словами суть наших занятий, слишком уж эфемерной была их связь с обыденной человеческой жизнью. Они открывали перед нами огромную, неведомую вселенную, лежащую за пределами доступных нашему пониманию материи, времени и пространства. Вселенную, возможность существования которой мы ощущаем лишь иногда в тех особенных сновидениях, что неведомы заурядным представителям рода людского и лишь один или два раза в жизни являются к человеку, одаренному богатым воображением… Какой-то человек с восточными глазами сказал, что время и пространство относительны, и люди осыпали его насмешками. Но этот человек высказал только предположение. Я же пытался превратить эти догадки в уверенность» [129] 129. Там же. С. 412–413. .

Герои открывают, что в сновидениях возможно путешествие в иные миры, но в итоге заходят слишком далеко. Друг рассказчика видит во сне нечто неописуемое, он просыпается с воплем и после этого отказывается засыпать вообще. (Эта тема восходит к заметке в записной книжке Лавкрафта, где упомянут сюжет о человеке, инстинктивно боящемся заснуть.) Герои ведут упорную борьбу со сном, которая завершается поражением, вызванным вмешательством космических, сверхчеловеческих сил. «Я вдруг явственно ощутил, как над горизонтом восходит Северная Корона, как это созвездие, которого так опасался мой друг, сверкающим полукольцом невидимо нависает над нами, простирая свои лучи сквозь неизмеримые бездны эфира. Вдруг до моих ушей донесся новый звук, прекрасно различимый на фоне уже знакомых мне скрипов и шорохов. Это был низкий монотонный вой, источник которого находился где-то очень далеко на северо-востоке. Но не этот вой, громкий, издевающийся, зовущий, оставил в моей душе печать страха, от которой мне никогда в жизни уже не избавиться, не он исторг из меня те крики, которые заставили соседей и полицию выломать дверь. Ибо куда страшнее было то, что я увидел: в темной, запертой на ключ и зашторенной комнате вдруг откуда-то из северо-восточного угла возник луч зловещего золотисто-кровавого света, который не рассеивал тьму вокруг, а был направлен точно в голову спящего. И в свете этого луча я вновь увидел странно помолодевшее лицо моего друга, каким я помнил его во время наших совместных блужданий в таинственном царстве снов» [130] 130. Там же. С. 416. . Когда рассказчик приходит в себя, то видит, что его друг превратился в мраморный бюст, на подножии которого написано «Гипнос» — имя греческого бога сна. Окружающие пытаются уверить художника в том, что никакого близкого друга у него отродясь не было, а бюст является автопортретом. Изваял же эту скульптуру он давным-давно, в молодости.