Николай Чиндяйкин - Не уймусь, не свихнусь, не оглохну

3 апреля 1993 г. «Уран», вечер

Нет выходных, нет ни одного свободного часа. Расписание составлено так, что только успеваю переехать на машине из одного помещения («Уран») в другое (Воровского). Еще есть полчаса на обед. Бывают замечательные, серьезные дни в отношении результатов работы. Чаще здесь в «Уране», на «Иосифе». При всех нескончаемых трудностях и, приходится признать, почти неизбежных театральных нелепостях в жизни труппы здесь многое уже стабильно. Многое уже помещено в людей, в труппу. Много накоплено подлинно.

В Пиранделло по-разному. У Васильева много сомнений и даже может быть кризис. Дня два назад с ним просто тяжело было. Совсем сломался, бросал книгу, уходил с репетиции и т. д. В конце концов решил вообще пропустить несколько дней репетиций (что, правда, не произошло, не утерпел и на следующий день уже работал).

А может быть, и напрасно, надо было бы, думаю, «отпустить» ситуацию, поменять [мизансцену] репетиции, дать нам больше времени на самостоятельную работу. По-моему, было бы вернее так.

11 апреля 1993 г.

Талант не навсегда, вот что нужно сказать. Талант не что-то данное человеку в одном объеме и качестве на все дни жизни. Опыт показывает, наблюдения показывают просто совершенно обратное. И титан вдруг выглядит беспомощным, серым. Тривиальным разговорником «от театра». В этом еще, наверно, нужно практиковать. «Не сотвори кумира», обманешься когда-нибудь еще и потому, что кумир не константа. Сегодня такой, завтра другой.

Вчера возвращались с шефом поздно на метро (после двенадцати). На «Новокузнецкой» молодая женщина упала и разбила голову о мрамор. Мы поднимали ее, с трудом смогла идти, потом в вагоне увидел, что рукава моей куртки в крови. Стал платком вытирать кровь, на платке еще виднее кровь проступает.

Как назло, звонят рано утром, почти каждый день не могу выспаться. Засыпаю каждый день после трех ночи. А утром очередной идиотский звонок (один раз в 7 утра). А отключить телефон боюсь (иногда звонит папа из Перевальска).

С Пиранделло плохо обстоит дело. Работаем каждый день, и каждый день хуже и хуже. Так получилось, что лучшим был первый показ. Шеф нервничает, даже не нервничает, а пребывает в какой-то агрессии. Утром каждая репетиция начинается с какого-нибудь диссонанса, просто с ругани или чем-либо в этом роде. Потом трудно собраться, начать репетицию, часто почти невозможно. Мне кажется, по этой причине репетиции идут по нисходящей.

Уже ясно, что спектакля до отъезда не будет. Что-то придется «изобретать» уже в Риме. В Риме — если ничего еще не переменится, что вполне возможно.

12 апреля 1993 г.

15 апреля умерла мама. Первый раз так просто написал эти слова…

Летел к ней к живой еще, повидаться. Уже перед самым отъездом в аэропорт позвонила сестренка… Господи! Нет… нет сил писать об этом. Похоронили. Батюшка из местной церкви, отец Виктор, отпел мою любимую мамочку. Самый чистый, самый светлый, самый небесный человек в моей жизни.

Похоронили на новом кладбище недалеко от дороги, на выезде из Перевальска (на Дебальцево), где столько раз проезжал мальчишкой на велосипеде, потом на мотоцикле…

Сегодня 9 дней.

Царствие небесное, успокойся, моя страдалица.

Собираю вещи. Сейчас в поезд. Едем во Вроцлав на неделю. Будем играть «Иосифа». Потом в Рим до середины июня… с открытыми репетициями и премьерой Пиранделло «Каждый по-своему».

Вот и все. Состояние? Ну, какое состояние может быть. Тяжело, пусто.

23 апреля 1993 г., Москва

Совсем не собирался начинать новую тетрадку… совсем не собирался. Я никогда не писал достаточно регулярно и подробно, но все-таки многое, в чем приходилось принимать участие, сталкиваться, встречаться, многое в наших поездках, репетициях, спектаклях казалось значительным, по крайней мере важным настолько, чтобы как-то быть обозначенным, зарегистрированным хотя бы несколькими словами.

В этом сезоне, этой зимой в театре появилась новая труппа, т. е. не «появилась» вдруг — точнее, наверное, сказать, установилась, устоялась… Пятый курс, теперь уже бывший пятый курс, немного разобравшись, почистившись от лишнего, стал в основе этой новой труппы. Вот, пожалуй, главное… Всю зиму (с осени) работали над «Иосифом». И над Платоном немного, и над поэзией (Лермонтов, Пушкин и др.).

Шеф решил начать с Вроцлава, с театра-лаборатории Гротовского. Три года назад здесь, в этом зале мы в последний раз сыграли «Шесть персонажей»… Самый последний раз… это был финал, окончание большой, большой дороги. Теперь получается, что мы как бы связываем кончики времени и с этого же места хотим продолжать движение. Поэтому мы здесь. Опять здесь, в Польше, в театре-лаборатории, в центре Гротовского.

На том и закончу лирическую часть.

Выехали из Москвы поездом 23 апреля (в 21.00). (Васильев самолетом прилетел раньше, провел презентацию «Дороги на Чаттанугу».)

Приехали 24-го около 12 ночи.

Отель «Роlоniа» (рядом с вокзалом).

Состав группы: 1. Васильев. 2. Чиндяйкин. 3. Юрова. 4. Андрей Котов.

1. Бородина. 2. Белогурова. 3. Фандера. 4. Зайкова. 5. Толмачева. 6. Торнау. 7. Ширяева. 8. Чернова. 9. Гарнялене (Богданскайте). 10. Эмма Хайнбюхер. 11. Альгулина. 12. Лысов. 13. Репецкий. 14. Огарев. 15. Фалин. 16. Сабитов. 17. Красноперец. 18. Шнайдер. 19. Яцко. 20. Андрей Удалов (свет). 21. Света Забавникова (костюмы).

Программа. — 25-го, 26-го — репетиции. 27-го, 28-го, 29-го — спектакли. 30-го — свободный день. 1 мая — отъезд группы в Москву. В ночь с 29-го на 30-е Васильев и группа в 6 человек — Чиндяйкин, Яцко, Фалин, Альгулина, Забавникова, Юрова — поездом до Праги, из Праги самолетом в Рим. Торнау — 30-го вечером автобусом до Вены.

Зал имеет совершенно особенную, непривычную для нас акустику и непривычно маленькие размеры. Трудно разделить, согласовать, сбалансировать песнопения, чтение, сцену. Репетировали непрерывно (только на обед один час) с 10.30 до 12.00 ночи.

Только перед спектаклем было свободных 1,5 часа, то есть с 15-ти до 16-ти обед, и потом нужно было прийти на репетицию в 17.30.

Васильев. — «Где бы мы ни были, в любой стране, в любом городе, надо помнить, что они (зрители) пришли к нам, а не мы к ним. Мы не собираемся для них петь, не собираемся для них что-то делать, мы не для них надели наши костюмы. Это надо помнить и из этого исходить. Действие, которое мы играем в присутствии публики, завершает наш день.

В эти дни в ваших репетициях были счастливейшие минуты драматического искусства. Я отвечаю за свои слова, я знаю…

И все-таки это разбилось, разбилось. Вот вопрос.

Когда вы теряете слух на невидимое, когда вы перестаете этим управлять, вы, ваша природа хватается за видимое, за известное, вот в чем опасность. Что это за соседи — свобода и несвобода? Долгими часами, днями, годами строгости обретается свобода. Это как попасть в мельчайшее отверстие иголочкой, дальше откроется свобода, но невероятная точность и строгость требуется. Свобода приходит к нам без нас… мы не можем ее взять, мы можем только организовать то, что видимо, добиваться точности и строгости и только двигаясь в эту сторону, организовывая эту точную, строгую жизнь, мы движемся к свободе.