Николай Зенькович - Михаил Горбачёв. Жизнь до Кремля.

И вот мы — в Чеккерсе. Горбачёв и Тэтчер располагаются в глубоких уютных креслах у пылающего камина. На небольшом диване в некотором отдалении — мы. Обстановка неофициальная, почти домашняя.

У Горбачёва в кармане — заготовленная и прошедшая через каналы МИД памятка «К беседам с М. Тэтчер». Когда оба собеседника уселись у камина, поговорили, как это водится в лондонском свете, о погоде, Михаил Сергеевич сунул руку во внутренний карман пиджака, дабы вооружиться инструкциями, а Маргарет открыла свою чёрную сумочку.

И тут Горбачёв вдруг сказал: «А что, если нам поговорить свободно, без этих бумажек?» «О, охотно!» — отозвалась Маргарет. Так начиналась их беседа.

Сейчас, перелистывая запись той беседы, я ловлю себя на мысли, что в ней нет не только какой-либо крамолы, но нет даже особых, привлекающих внимание откровений. Но ведь это — сейчас, сегодня, спустя десять лет. Но встреча в Чеккерсе проходила в период, когда мир был охвачен «холодной войной» и стержнем, вокруг которого вращалась мировая политика, было ожесточённое противоборство двух систем.

Встреча проходила в тот период, когда по любой проблеме, возникавшей в мире, Политбюро в Москве вырабатывало и утверждало соответствующую формулу. Отступать от неё считалось непростительным грехом. А Горбачёв в беседе с Тэтчер излагал своё собственное видение мира, а вовсе не громыкинско-пономарёвские постулаты, и излагал свободно, без оглядок на московские инструкции. Теперь, годы спустя, я уверен: он уже тогда, на переговорах в Чеккерсе, «прокручивал» через реакцию Тэтчер своё, новое. «Не пора ли заняться комплексным разоружением, в том числе продумать вопрос об уменьшении числа или даже полной ликвидации ракет средней дальности, которыми утыкана Европа? — спрашивал он. — Не пора ли нам пересмотреть формулу биполярного разделения мира и взять курс на укрепление отношений с Англией, другими западными державами, у которых немало общих интересов? Нет ли возможности отойти от архаичных понятий «железный занавес», «империя зла»? Не поискать ли формулу, как снизить блоковое противостояние?»

Беседа была продолжительной. Поднимались и другие вопросы. В их числе: о выезде из СССР граждан еврейской национальности, о преследовании диссидентов в России, о денежной поддержке советскими профсоюзами стачки угольщиков в Англии, против которой выступало британское правительство…

Беседа завершилась обедом, в котором участвовали Хезелтайн — военный министр, Джоплинг — министр сельского хозяйства, Рифкин — тогда министр промышленности и торговли, супруг премьера Денис Тэтчер — бизнесмен и финансист. С нашей стороны к присутствовавшим присоединилась Р.М. Горбачёва, которая до этого осматривала библиотеку, картины и ценности, хранящиеся на втором этаже гостевой виллы.

Разумеется, об итогах встречи с Тэтчер надо было доложить в Москву. Сделать было это не просто. Встреча в Чеккерсе не укладывалась в шаблонные мидовские схемы. Михаил Сергеевич предложил мне и Яковлеву подготовить проект такой шифрованной телеграммы.

Над текстом сообщения сидели несколько часов. «Вот ведь, Михаил Сергеевич, незадача: оказывается, самое сложное — изложить не то, что говорила Тэтчер, а то, что сказал руководитель советской делегации», — пошутил я. Горбачёв шутку принял, усмехнулся. «Ну, если что не так — ты и будешь отвечать перед министром, а моё дело сторона»…

Шутки шутками, и шифротелеграмма, отправленная за подписью Горбачёва, однозначно не понравилась Громыко. Перед заседанием Политбюро, где обсуждались итоги поездки делегации Верховного Совета в Великобританию, он не без доли раздражения сказал мне: «Ну и глупые же депеши слали вы из Лондона!»

Итоги визита подводились и на берегах Темзы. Именно тогда Маргарет Тэтчер, беседуя с журналистами о Горбачёве, произнесла свою знаменитую фразу: «С этим человеком можно иметь дело… Ему можно верить!»

Несколько лет спустя, в июле 1991 года, когда Михаил Сергеевич прилетел в Лондон для участия в совещании семи развитых капиталистических стран, Дж. Мейджер в перерыве пригласил Горбачёва на «лёгкий ужин». Зашла речь о реформах в СССР. И Горбачёв, показывая на меня, сказал: «Вот наш посол подтвердит, и я хочу это сказать вам: новое мышление и процесс перестройки начался нами раньше 1985 года. Я бы отнёс начало перестройки нашей внешней политики и её новые подходы к декабрю 1984 года, когда я с бывшим премьер-министром Тэтчер встречался в Чеккерсе. Именно там я «прокатал» некоторые принципы общеевропейской политики и в более широком плане — политики отношений между Западом и Востоком. Так что рождение нового мышления надо относить к декабрю 1984 года».

В. Болдин:

— Эта дама уже тогда прозорливо разглядела в своём госте перспективного лидера. Но дело, видимо, было не только в прозорливости леди, но и в её хорошей информированности. Думаю, уже тогда определённые силы Запада остановили свой выбор на Горбачёве как возможном лидере страны и по возможности поддерживали его.

В ту пору западные средства массовой информации уже заметили и выделили из среды престарелых лидеров партии моложавого и не отягощённого прошлыми ошибками человека, как они писали, «нового поколения». После поездки М.С. Горбачёва в 1984 году в Лондон и встречи его с М. Тэтчер на него обратили внимание практически все политические деятели Европы и Америки. Поездка в Англию была удачной и придала силы М.С. Горбачёву. Он стал действовать энергично и напористо, с большей уверенностью. Но в Советском Союзе мало что знали о визите.

С давних пор у нас действовало негласное правило не выпячивать имена членов Политбюро ЦК, кроме, естественно, генсека. Это относилось к средствам массовой информации, которые привыкли получать сообщения об оценках визитов из ЦК КПСС.

Если требовалось сказать о поездке, результатах визита шире, то такие сообщения лишались всяческих эпитетов, процеживались и были холодны и безлики, как булыжники.

Известны случаи, когда во время пребывания за рубежом кого-то из членов политического руководства предпринимались попытки его скомпрометировать либо с подачи спецслужб Запада, либо нашей агентуры, выполнявшей задание. Этого деятеля начинали разоблачать, либо непомерно восхвалять. У генсеков возникало чувство подозрительности, что могло привести к неприятностям для тех, кто, как говорится, ни сном ни духом не ведал о закулисной возне вокруг его имени.

Вот и в ту поездку, как рассказывал мне Горбачёв, средства массовой информации тепло отзывались о гостях, отмечали их высокий интеллектуальный уровень. Супруга Михаила Сергеевича, если верить ему, поразила английское общество своим очарованием, достойными нарядами, манерой держаться и знанием языка. Почти со всеми она могла поздороваться по-английски, перекинуться фразой о тенденциях развития мировой политики. Однако наши радио и телевидение замалчивали успех визита делегации, не уделяли ему должного внимания. Даже, как выяснилось, не все шифротелеграммы из советского посольства в Лондоне рассылались по Политбюро и оседали либо в МИДе у Громыко, либо в ЦК у генсека Черненко. Михаил Сергеевич тогда рассматривал это как спланированную против него акцию некоторых противостоящих сил в ЦК КПСС и МИДе. К такому выводу он пришёл ещё и потому, что подобная ситуация уже была во время его поездки в Венгрию и встречи с Я. Кадаром. Для М.С. Горбачёва в 1983 году было очень важно, чтобы несколько строк сообщения о приёме его венгерским руководством появились в печати. В этом он видел признание его как видного деятеля мирового коммунистического движения. Но сообщение задержалось. То ли в Москве ему не придали значения, то ли не напечатали действительно по причине неприязненного отношения к М.С. Горбачёву. Я был вместе с ним в Венгрии и видел, как тяжело Горбачёв переживал равнодушие нашей прессы к его встрече с Я. Кадаром.