Петр Горелик - По теченью и против теченья… (Борис Слуцкий: жизнь и творчество)

«Военно-неграмотность» комиссара этого стихотворения вносит известный корректив в его же «уполномоченность от имени России». Следовательский опыт Бориса Слуцкого был «особенный и скверный», но опыт комиссарства был опыт трагический.

1943 год принес новое изменение в служебном положении Слуцкого.

В письме брату (11. 04. 43) он пишет: «У меня — новости. Неделю назад меня выдвинули на должность старшего инструктора (и зам начальника) в высшее хозяйство <���из дивизии в аппарат политотдела армии> Материально это связано с некоторым повышением <���о своем материальном положении Слуцкий постоянно информировал брата, т. к. от этого зависел размер высылаемых родителям и брату денег. Себе на «карманные расходы» оставлял минимум>, но потерей гвардейских… я смогу сохранить оба аттестата… в прежнем объеме и от времени до времени помогать тебе. На новом месте пока не осмотрелся…» В одном из писем начала 1944 года подробный отчет брату о своем финансовом положении: «Мой бюджет. 1200 (основной). 300 фронтовых, 60 за выслугу лет (получаю уже полгода). 950 идет на аттестаты, рублей 300–400 на столовую, парикмахерскую. Рублей 200 остается. Я буду от времени до времени высылать их Ане и Муре».

В письме ко мне он несколько приоткрывал завесу над своим новым назначением: «Гвардии капитан, политработник. Сейчас на руководящей работе в одной экзотической, романтической, казавшейся мне интересной, отрасли».

Зная способности и эрудицию Слуцкого, нетрудно было догадаться, что ему предложили работу в 7-м отделении политотдела армии. Отделение занималось разложением войск противника, изучением и обобщением военно-политической обстановки в полосе действий армии. Ему предстояло «вещать» на противника из громкоговорящей радиоустановки, смонтированной на автофургоне. Следующее письмо брату подтвердило эту догадку (П. Г.).

В автобиографии Слуцкий писал: «Был во многих сражениях и во многих странах. Писал листовки для войск противника, доклады о политическом положении в Болгарии, Венгрии, Австрии, Румынии для командования. Написал даже две книги для служебного пользования о Югославии и о Юго-Западной Венгрии. Писал текст первой политической шифровки “Политическое положение в Белграде”… В конце войны участвовал в формировании властей и демократических партий в Венгрии и Австрии. Формировал первое демократическое правительство в Штирии (Южная Австрия)» [88] Болдырев Ю. «Выдаю себя за самого себя…» // Слуцкий Б. Собрание сочинений. Т. 1. С. 14. .

В середине июня 1944 года Борис подробно писал мне в ответ на мое майское письмо. «Дорогой Петька! Сейчас получил твое письмо от 29. 5. Читаю и перечитываю. Москва для меня — птица весьма синяя (сейчас). Надеюсь на после войны, а пока завидую тебе и радуюсь за тебя. Стремление постучать сапожными подковками по асфальту приходится удовлетворять (и очень редко) в Тирасполе.

Желая пробить брешь в неведении судеб юридического контекста, я написал тете Рае (старой бандерше, которая сидела в швейцарской нашего общежития). Она пишет мне, что Фрейлих убит, а Фрейдин и Горбаткин не заходили к ней. Савицкий тебе, наверное, рассказал побольше. В особенности меня интересует судьба Горбаткина. Если Савицкий дал тебе какие-нибудь адреса — пришли обязательно. Из новостей — письмо от Дезьки — он работает не то во фронтовом разведупре, не то во фронтовом же разведподразделении, где-то совсем близко от тебя. Письмо из Литинститута — Сергей печатается в ленинградской “Звезде", публично похвален Тихоновым. От Сергея ничего не получал уже два месяца. Борейша <���помощник прокурора 3-й армии> мне ничего не написал. Передай ему, что он — задница. С переездом в Харьков моей семьи — очень плохо. Отец пока что гниет от ташкентского климата — 3 года почти не выходит из постели. Фимину жену не видел уже, кажется, 7 лет и туго представляю себе, что она сейчас. Полагаюсь на практический ум своего братца.

Неужели ты не видел никого из нашего литературного цикла — Женечку, Воркунову или Вику Мальт. Если так — не одобряю. Какие еще печальные новости сообщил тебе Левка Савицкий?

За последнее время я предпринял некоторые шаги для перехода на к. — л. более пехотную должность. Что выйдет — не знаю. Целую тебя. Борис» (П. Г.).

Говоря о стремлении Слуцкого «занять более пехотное положение», стоит вспомнить его же стихотворение. «…Хуже всех на фронте пехоте!»

Если в оценке человека для Слуцкого много значило, был ли этот человек на фронте, то для оценки фронтовика такую же роль играла степень «пехотности» его положения в войсках. Службу в армейском политотделе он, по-видимому, рассматривал как тыловую, кабинетную. Ему хотелось быть в гуще, там, где он может говорить «от имени России» со своим солдатом, а не с немецким, где опаснее и рискованней. Между тем работа на МГУ (громкоговорящей агитационной установке, смонтированной в автофургоне) была опасна, как всякая деятельность вблизи переднего края. Как правило, противник, полагавший, что пропаганда более опасна, чем атака, обрушивал на МГУ такой шквал огня, что командиры подразделений, в районе которых «работала» МГУ, просили поскорее убраться и сменить позицию. Так что «более пехотного положения» искать не нужно было. Вот что пишет сам Слуцкий о своей работе:

«С чем сравнить беспутное наслаждение, охватывающее меня, когда, поворочавшись в десяти выбоинах, МГУ выползала на горку и судорожно скрипела, разворачиваясь в сторону противника.

Подобно гаммельнским крысам, немцы любили музыку. И я, как старый флейтист из Гаммельна, обычно начинал вещание со штраусовского вальса “Тысяча и одна ночь”. Вокруг слоями напластывалась тишина — молчание ночного переднего края на спокойствие партера.

Из соседних ОП прибегали сержанты и молили перевести машину в другое место — сегодня уже убило двоих из расчета. Пехотные командиры завлекательно обещали провести на горочку — и ближе и безопаснее. Фрицы, мечтательные фрицы, выползали из блиндажей — топырили уши, сбрасывали каски. А я вещал “Тысячу и одну ночь”, будя ностальгию, тоску по родине, самую изменническую из всех страстей человеческих.

Командиры стрелковых взводов боялись моей работы. Задолго до выезда по всем штабам проносилась молва о “Черном вороне”. О “Зеленом августе”, машине, извлекающей огонь. И только солдаты по обе стороны линии ликовали, насвистывали, басили во тьму: “Еще, еще”» [89] Слуцкий Б. А. О других и о себе. М.: Вагриус, 2005. С. 161–162. .

Глава «Последнее вещание» из книги «Записки о войне» дает представление о риске, связанном с работой в 7-м отделении Политотдела:

«В конце апреля в воздухе повеяло капитуляцией. Мы так устали ждать победу, что умышленно отвергали возможность увидеть ее ранее чем через многие месяцы. Давным-давно была забыта легковерная зима под Москвой, когда весь фронт точно знал, что 1 марта мы перейдем старую границу, и в ротах митинговали в честь взятия шести городов: Орла, Курска, Одессы и еще чего-то.