Дмитрий Володихин - Царь Федор Алексеевич, или Бедный отрок

Еще одна важная для него тема — преимущество греческого языка над латынью при освоении книжной премудрости, высокой культуры. В трактате, посвященном этому вопросу, Евфимий Чудовский прямо говорит: «Учитися нам славяном потребнее и полезншее… греческаго и славенскаго [языков]», а не латыни. Он выкладывает культурные, исторические и богословские аргументы на этот счет, но не удерживается и от иронии: «Овча подобна есть своей матери всячески по виду и нраву, яко словенская писмена греческим подобна суть: козлище же инородное аще чим малым и приуподобляется овце, обаче всячески естеством и видом отсутствует и разнствует, яко и сия латинския литеры греческим и славенским яко козлище овце много зело не подобятся, греческая же писмена и славенская яко овча с материю…» В другом трактате грекофилов, вышедшем из окружения Евфимия, связь с греческим языком и культурой мотивируется прежде всего вероисповедными причинами: «Подобает наипаче учитися гречески, понеже не токмо тем языком вредится православная вера, яко латинским, но и зело исправляется, и учити купно с славенским».

Зная особенную любовь Федора Алексеевича к Симеону Полоцкому, Евфимий горько пошутил: «Ведати подобает, како ся волк смиряет, когда овцу уловляет или коня хватает: не только главою челом бьет к земле пред овцою, но и на чреве ползает и хвостом ласкательно творит и очами блистает весело, яко свечами. Овца же рассуждает, что у волка то же на сердце, что и на хвосте. Не, бедная овечка! Плюй на его челобитье, утекай от него, бежи!.. Потоля… ласкательствует, поколя зубов не рознял… Тако некие человецы словами ласкательными глаголют и, пред собою зрящее, хвалят яко с любовным беседуют, отшедши же уничижают и оклевётают».

Этот монах прославился как духовный писатель своим живым языком, способностью «русифицировать» понятия греческой богословской мысли, да и просто делать русскими греческие слова — вплоть до изобретения новых глаголов: «литургийствовать», «хиротонствовать». Будучи опытным переводчиком и редактором, он чувствовал себя в стихии слова как рыба в воде. Некоторые историки приписывают ему составление сборника русских поговорок, пословиц, загадок.

К тому взлету, который произошел в 1680-х годах, просвещение на отечественной почве пришло в результате острой борьбы идейных «партий», путем проб и ошибок, после долгого поиска форм образования, в наибольшей степени удовлетворяющих запросам старомосковского общества. Первые настоятельные попытки завести большую, постоянно работающую школу предпринимались еще при государе Михаиле Федоровиче и патриархе Филарете (1630-е годы).

И греческие, и латинские школы создавались на средства государства и Церкви, финансировались различными царскими приказами или патриаршей казной, но очень долго не могли приобрести должных масштабов. Они объединяли единицы, в лучшем случае, десятки учеников.

Подобных училищ было несколько.

Школа иеромонаха Иосифа, долгое время жившего на Православном Востоке, в частности, на Святом Афоне (работала очень недолго, в 1632—1633 годах).

Школа Арсения Грека, открывшаяся в 1649 году и получившая смешанный греко-латинский характер (после нескольких месяцев работы преподавание в ней прервалось из-за ссылки Арсения, но в 1653 году возобновилось).

Школа, или, скорее, постоянный круг общения выдающегося книжника, ритора и дидаскала Епифания Славинецкого с московскими интеллектуалами (не ранее 1649 года).

Школа Андреевского монастыря на Воробьевых горах, получавшая деятельное вспомоществование от окольничего Ф.М. Ртищева (даты основания и закрытия неизвестны).

Школа Симеона Полоцкого в Заиконоспасском монастыре, существовавшая в 1664—1668 годах.

Школа патриарших певчих, обучавшихся у «мастера греческого» старца Мелетия при государе Алексее Михайловиче (основана не ранее 1656 года при кремлевском Успенском соборе и работала с перерывами очень долго — видимо, до начала 1680-х).

Школа в кремлевском Чудовом монастыре, действовавшая в 60-х — начале 70-х годов XVII столетия.

Школа Иеремии, пономаря церкви Двенадцати Апостолов на Патриаршем дворе (1680-е годы).

Некоторые из них являлись элементарными училищами, другие тянулись к статусу средних учебных заведений. А школа Симеона Полоцкого, кажется, по представлениям XVII века была чем-то большим, нежели среднее училище, но меньшим, нежели академия или университет. Современные историки педагогики нередко называют такие школы «повышенными» училищами.

Все перечисленные школы существовали недолго и не приобрели ни значительного масштаба, ни регулярного характера. Иногда вместо школы знание передавалось путем «ученичества»: большой книжник брал одного или несколько человек на обучение, но работал с ними как со «штучным товаром», индивидуально. Подобный подход не требовал налаживания «регулярного» школьного процесса [221] Кошелева О. Е. Обучение в русской средневековой православной традиции // Одиссей: человек в истории. 2010/11. М., 2012. С. 61—64. . Вводить единичное ученичество «здесь и сейчас» все же полезнее, чем откладывать передачу ценных знаний на те времена, когда появится настоящая школа, ибо они утопали в туманном завтра.

Нетрудно понять, какова причина неспешности русского правительства по части практических действий. Она проста: первые три четверти столетия — до крайности тяжелое для России время. Семь с лишним десятилетий до отказа наполнены войнами, смутами и восстаниями, угрожавшими если не самому существованию государства, то, по меньшей мере, безопасности внутренних его областей. Казна вечно была пуста, внимание правительства редко переходило от внешних и внутренних конфликтов к мирным делам просвещения. Патриаршая казна оканчивала финансовый год, как правило, с прибылью, но активность Церкви в сфере образования надолго затормозилась той же Великой смутой, расколом и девятилетним отсутствием вполне законного патриарха (1658—1667).

Для создания действительно крупного учебного заведения, действующего на постоянной основе, не хватало, помимо стабильности и денег, еще и кадров. Не так просто оказалось заполучить знающего, твердого в вере, склонного к преподаванию книжника, который мог бы наладить учебный процесс. Один стар, другой подозревается в измене православию, третий не желает задерживаться в русской столице, а четвертый слаб знаниями.

Вот и приходилось довольствоваться малыми, недолго существующими школами…

Почти все они располагались на территории Кремля либо Китай-города — близ Никольского крестца, недалеко от Казанского собора. Тут же, у Никольского крестца, бойко шла книжная торговля. Ее особенно оживляла работа лавки Московского печатного двора, торговавшей его изданиями. Московской типографии суждено было сыграть центральную роль в судьбах отечественного образования. Не напрасно Никольскую улицу в Москве называют «улицей русского просвещения».