Вячеслав Лопатин - Суворов

Еще во время кампании в Польше Суворов оценил Михельсона как отличного боевого офицера. Через 12 лет после пугачевщины он честно признал в автобиографии: «…ежели бы все были, как г. Михельсон… разнеслось бы давно всё, как метеор». А в 1774 году, забрав у Михельсона кавалеристов и оставив ему пехоту, Суворов устремился в заволжские степи вслед за передовыми отрядами донских и оставшихся верными власти яицких казаков. «Иду за реченным Емелькою, поспешно прорезывая степь», — писал он 10 сентября командиру одного из правительственных отрядов гвардии поручику Гавриле Державину, не зная, что Пугачев уже схвачен. В первую же ночь после бегства за Волгу ближайшие сообщники самозванца Иван Творогов и Федор Чумаков «возобновили… намерение связать злодея» и привлекли на свою сторону еще несколько человек. Пугачев предлагал уходить на Каспий и далее в Персию, но был арестован и 8 сентября доставлен на собранный казачий круг. Из 186 мятежников только 32 не одобрили ареста и лишь один высказался против. Лжеимператор грозил Божьими карами, местью наследника престола, пытался бежать — всё было тщетно. Оказывая самозванцу внешние знаки почтения, как государю, его бывшие сообщники направились в Яицкий городок (после подавления мятежа он был переименован в Уральск). Из правительственных манифестов они знали, что всем, кто захватит или убьет «набеглого царя», обещано прощение.

«Среди Большого Узеня я тотчас разделил партии, чтоб его ловить, — вспоминал Суворов, — но известился, что его уральцы, усмотря сближения наши, от страху его связали и бросились с ним, на моем челе, стремглав в Уральск, куда я в те же сутки прибыл. Чего ж ради они его прежде не связали, почто не отдали мне, то я был им неприятель и весь разумный свет скажет, что в Уральске уральцы имели больше приятелей…»

Стремительное преследование мятежников в заволжских степях ускорило развязку. Узнав от яицкого коменданта, что Пугачев арестован и находится в крепости, Суворов поспешил донести Панину: «Как-то кончитца? Однако призываю Бога! Беру смелость, поздравляю Ваше Высокографское Сиятельство! Рука дрожит от радости. На походе 60 верст от Яицкого городка. Спешу туда».

Генерал-поручик оказался первым из старших начальников, прискакавших в Яицкий городок. К этому времени гвардии капитан-поручик Савва Иванович Маврин уже допросил самозванца. «Описать того невозможно, сколь злодей бодрого духа», — отмечал по горячим следам Маврин. Емельян Иванович каялся в преступлениях и всю вину валил на яицких казаков. Гвардеец дважды предъявлял самозванца его вчерашним сторонникам, явившимся с повинной и численно превосходившим гарнизон крепости. Расчет Маврина оказался точным: признание Пугачева в том, что он простой донской казак, толпа встретила криками возмущения и рыданиями. Узнав о том, что были обмануты, мятежники осознали тяжесть совершённого ими греха.

Суворов, приняв Пугачева в Яицком городке, 18 сентября выступил в обратный путь. С дороги он предложил Панину доставить «государственного злодея» прямо в Москву. Можно представить себе, с каким восторгом встретили бы его жители древней столицы, еще недавно трепетавшие от страха за свою участь. Но Панин не собирался уступать Суворову славу спасителя Отечества и приказал везти Пугачева к себе в Симбирск. 2 октября Суворов сдал самозванца Панину.

В донесении императрице граф Петр Иванович отметил заслуги и труды генерал-поручика Суворова и генерал-майора Голицына, «которые по степи с худшею пищею рядовых солдат, в погоду несноснейшую, без дров и без зимнего платья, с командами, приличествующими чинам больше майорским, нежели генеральским, гонялись до последней крайности злодея и собственной своей отваги».

Панин прибавил, что отпустил Суворова в Москву «для свидания с душевною его обладательницею, прилепленность к которой уже совершенно утверждает сию истину, что преданность к любовному союзу совершенно владычествует над самыми строгими героическими и философическими дарованиями и правилами». Государыня поручила объявить Суворову и Голицыну свою благодарность. «Отпуск первого к Москве на короткое время к магниту, его притягивающему, — писала Екатерина, — я почитаю малою отрадою после толиких трудов».

Но эти светские любезности прикрывали тонкую политическую игру. Императрица уже имела еще одно донесение из Симбирска. Павел Сергеевич Потемкин писал: «Всего горше, Всемилостивейшая Государыня, что при самом первом свидании Господина Генерал-Порутчика Суворова и моего, Его Сиятельство удостоил пред целым народом изъяснить благодарность Господину Суворову Священным имянем Вашего Величества и всей Империи, якобы Суворов поймал злодея Пугачева; с такою холодностию, ко мне изъявляемою, что нетрудно было видеть в нем внутреннюю ко мне досаду. Может, сие происходит от того, что не скрыл я от Его Сиятельства, каким образом в самом деле злодей был пойман, а Господин Суворов не устыдился при всех зрителях целовать шесть раз в руки и полы одобрителя».

Получив это послание своего доверенного лица, Екатерина заметила его родственнику Григорию Александровичу, хлопотавшему о достойной награде для Александра Васильевича: «Голубчик, Павел прав. Суворов тут участия более не имел, как Томас, а приехал по окончании драк и по поимке злодея». Ироничная ссылка на комнатную собачку императрицы в большей степени, чем Суворову, предназначалась Панину. Опасаясь усиления его придворной группировки, государыня перехватила инициативу и выдвинула на первое место никому не известного полковника, заявив, что «Михельсону обязана поимкою Пугачева, который едва было не забрался в Москву, а может быть и далее». Суворов, оказавшийся в центре сложной политической борьбы, тайные пружины которой он вряд ли сознавал, остался без наград.

Сегодня можно слышать рассуждения о том, как трудно писать учебники истории. В качестве примера часто приводится Суворов: он был великий полководец — но он же разгромил армию Пугачева и приказал соорудить клетку, в которой повез «народного вождя» на казнь. Как об этом рассказывать школьникам?

Суворов прибыл на Волгу после разгрома мятежников. Если бы он оказался там в марте — апреле, участь самозванца и его толп была бы той же, зато губернский город Казань и густонаселенные места правобережья Волги были бы спасены от истребительного пожара народного бунта. Пресловутая же клетка представляла собой телегу, перекрытую прочными деревянными жердями, между которыми были оставлены зазоры для наблюдения за «государственным злодеем». Ее соорудили по приказанию следователя Саввы Маврина. И сегодня опасных преступников перевозят в специально оборудованных машинах.