Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907

10_____

Утром составлял план для комедии о Евдокии {639} . Пошел за покупками, никого не встретил. Без меня кто-то телефонировал, не говоря адреса. «Не Наумов ли?» — подумал я, помня, что тот в случае неприхода хотел известить. Уезжал зять, я в гостиной читал; как тяжело никого не поджидать, не волноваться, не думать ни о ком вдали! Пришел Наумов, дома его просили остаться, были гости, но он пришел. Читал ему «Карт<���онный> д<���омик>», болтали; он думает, что Нувель — художник. Начали пить чай, уже когда приехал Вальтер Федор<���ович>, был очень мил, будто дядя из итальянс<���кой> комедии. Стали играть, болтать. Играли «Д<���он> Жуана», «Оп<���асную> предост<���орожность>», для которой Наумов даже вернулся, снова сняв пальто; он был как дома, пил вино, ел сладости, полулежал на диване, болтал, смеялся и кокетничал. Когда я, провожая его на лестницу, звал его, он сказал: «Да, я буду приходить, мне нужно вас узнать до конца». Нувель был влюблен, как не знаю кто, робок, счастлив, строящий планы, умолял не говорить Дягилеву. Мы уже перешли в мою комнату, что<���бы> читать повесть, но вдруг пришел Потемкин, а за ним Леман и Гофман в полуобморочном состоянии. Говорили о «Кружке молодых», Потемкин читал новые стихи, очень хорошие. Леман и Модест ушли. Потемкин с Нувелем сидели долго, дурачась, я сел лежащему Петру Петр<���овичу> на живот, вроде Матильды {640} . Бросались апельсинными корками, смеялись, наконец ушли. Наумов очень любит музыку, и в училище ему поручены какие-то музык<���альные> вечера. Вчера Нувель видел Птичку, который сообщил ему про пассажного студента, что хотя он женат на богатой, но, как выражается Валентин, «из плеяды», и потом, у него бывают грамотные юнкера, моряки, гимназисты. Фогель может с ним познакомить. Птичку же скоро пригласит Вал<���ьтер> Фед<���орович> и позовет меня. А кто-то знает того дивного студента, которого теперь я уже не вижу.

11_____

Я боюсь больших слов, но если называется любовью искать встреч и бояться при встрече, никого не находить более красивым, более стройным, более желанным, если любовь — все время неотступно думать об одном, быть рассеянным, absorbé, никуда не хотеть и не быть в состоянии сидеть на месте, в книгах, картинках, дверях видеть все одну фигуру — то я люблю. Это нелепо, это смешно, это напоминает Валентина, я сам вижу. Я думаю о том студенте, которого наконец, гуляя часа 2 по Морской, мы видели с Вал<���ьтером> Фед<���оровичем>; потом он пропал; пошли по Невскому, на Морской опять встретили Юсина, гуляли с ним, он все время болтал мило, весело и просто; вблизи он мне совсем не нравится, и потом, он удобно и не совсем приятно практичен; маленький мандеж не мешал бы. Опять встретили студента; Юсин его не знает и думает, что все бесполезно, но я не верю этому, да если бы было и невозможно, то это ничего не доказывает. Нужно узнать, кто он и где живет, — это первое. Болтали, вспоминали, как Тышкевич на одном извозчике с банщиком гнался за Юсиным. Юсин намекал, что он без денег, перестал нравиться и т. д. Зашли в «Café Central» {641} , где у Юсина было какое-то rendez-vous, он мне все больше нравился, и будь у меня деньги и Юсин потапетистее — я бы не удержался. Я ушел в 6 ½, Юсин спрашивал, кто я, и узнав, что писатель и музыкант, сказал, что так и думал, что из ученых. Взял у Нувеля рубль; просил познакомить с кем-нибудь и, пожаловавшись опять, что перестает нравиться, ушел. Его постоянные компании с девками и бабами несносны; видели Шурочку, Лазарева и др. Народу масса, день чудный. Сережа лежал на диване в полутемноте, когда я пришел; закусив и одевшись, пошел к Иванову. Гржебин телефонировал, что «Эме» напечатан удачно, набирается дальше, Сомову нравится. У Ивановых была тоска и запустение, все расстраивается, все будто эмигранты во времена революции. Пели я и Диотима, было очень скучно, даже Сабашникова не утешала. Поехали к Сологубу; я все думал о студенте, сочиняя какие-то стихи. Там народу было очень мало, но читали много, все прозу: Кондрат<���ьев>, Ф<���едор> Кузьмич, Сережа, Чапыгин и Потемкин последние стихи {642} . Шли пешком, сначала проводив Нувеля втроем, потом вдвоем добрели до дому. Ах, пускаться ли мне без руля и без ветрил в столь дальнее неверное плаванье? Не новелла ли это будет канительная и ни к чему не приводящая? Скучная предстоит неделя.

12_____

Поехал к Сомову; он выбирал рисунки Гойи для изданий «Шиповника»; хвалил, как выходит «Эме»; планы и надежды издать «Предосторожность» одновременно. Делал ему доклады о наших деяниях, планах, эскападах; он принимал довольно кисло, недоверчиво, как-то осуждающе. Был мил и разочарован. Званцева хочет опять меня рисовать. Возвращался пешком по Морской, Невскому, Пассажу; было или поздно, или неудачно, но того студента не было. Был чудный день. М<���ожет> б<���ыть>, с деньгами все было бы иначе. Дома была тетя, потом пришел Павлик, подурнев<���ший>, постаревший, бледный. Я переписывал, пока он сидел. Вышел с ним пройтись, но торопился домой к чаю, раннему из-за тети. Играл «Ariane», переписыв<���ал>; пришел Сережа от Лемана и от Гофманов. «Кружок молодых», кажется, кончит свое существование, т. к. профессора не утвердили устав. Кто он может быть? Я должен с ним познакомиться, хотя бы без всякой надежды. Это я верно знаю. М<���ожет> б<���ыть>, мне может помочь в этом Юсин, Павлик, кто знает? М<���ожет> б<���ыть>, это начало чего-нибудь важного? Укрепляюсь в мнении сделать из Евдокии une fadeur [235]XVIII века. Сегодня все на «Д<���он> Жуане» Рафаловича, мне жалко, что я не там {643} . Где он бывает? что он любит? чем интересуется? Сегодня видел месяц слева.

13_____

Когда я вышел на Морскую, он был уже там, шел с желтым портфелем. Я прошел за ним до Пассажа и назад, до Конюшенной, в которую он свернул. Там стоял старый военный и девушка, с которыми он раскланялся, и остановился около Марсеру {644} , ожидая конца их разговора, я же прошел до «Медведя»; я вернулся, видя, что он пошел с барышней к Невскому, что издали заметить дозволял мне его высокий рост и белый воротничок. У его спутницы была хромающая походка и тик головой в правую сторону. Она одета по прошлогодней моде, в очень короткой юбке и скромно. У него две родинки на правой щеке и за левым ухом, у него отличная походка. Так они дошли до Бормана {645} , где купили шоколаду, я стоял на мосту, ожидая; когда же они зашли к Нечаеву, я ждал у Вотье {646} . Они повернули по Екатерининск<���ому> каналу, я же пошел по другой стороне. Так они прошли опять на Конюшенную, где и вошли в дом. Кто там живет, он ли, она ли, — я не знаю. Я написал 4 стихотворения. Он видел, что я слежу за ним, м<���ожет> б<���ыть>, недоволен, но заметил мое лицо и то, что хожу за ним. Но может быть, нет никакой надежды. День был теплый и темный. После обеда оделся, чтобы идти или к Нувелю и Людмиле, или к Ивановым и Званцевой. Людмила сказала, что она едет в театр, а зовет завтра, будут гости, т. к. она скоро уезжает. У Ивановых все разлетается. Сабашникова в санаторию, Волошины в Крым, Диотима в Юрьев, кухарку увозят Волошины, а в квартиру напустят жильцов с одной Катей. Были милы, я читал, болтал о романе, Иванов думал, что я влюблен в Потемкина — вот идея! Пришел Городецкий с Евг<���ением> Тарасовым, звал всех сейчас же на вечер для безработных, «Вертоград», кажется, расстраивается. Чулков устраивает какой-то альманах «Нева» {647} . Не верится в его начинание. Званцевой не было дома. Пошел к Ремизовым, мирно беседовали, читал свои вещи; Ал<���ексей> Мих<���айлович> потом «Страсти Христовы» {648} . «Домик» понравился. Сер<���афима> Павл<���овна> собирается в Париж, спрашивала, что привезти, я сказал галстух. Рассказывала, как она с Лидией Юдифовной интриговали Розанова фиктивн<���ым> эротическим обществом, а он за них хватался, говорил на «ты», требовал, чтобы его сейчас же везли в женское отделение, доказывал, что он может быть активным членом, и, провожая их, опять хватался, покуда они не сказали, что идет его жена {649} . Дома Сережа еще не спал, побеседовав с ним, лег рано, думая о своих всяческих делах невесело.