Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907

Сидя через стол, она временами поднималась, будто тянулась, но опять, вздохнув, тяжело опускалась. Саша просил спеть «Мне не спится, не лежится» и пьяным, диким голосом, без слуха, старался подражать моему казавшемуся ему тихим и нежным пению. Я спел и еще раз при хозяйке, и еще «Экой Ваня» и «Надоели ночи», женщина тихо плакала и потом сказала: «Голубчик мой, почему вы не хотите меня поцеловать» — и опять привстала. Саша закричал: «Разве ты, блядь, можешь целовать Мих<���аила> Ал<���ексеевича> дайте лучше я вас поцелую. Ты знаешь, что такое современная музыка?» И, взяв мой затылок, опять поцеловал раз пять и потом мою руку. Жена стояла за спиной, улыбаясь. Пришел Кудряшев, стал играть на балалайке, Саша стал плясать с женой, подобрав<���шей> высоко капот, обнаружившим <���высоко?> ее ноги в черных чулках. Танька проплывала, не подбирая платья, подняв руки, с которых спали розовые рукава широкой кофты, и выставив грудь вперед. Василий ушел, обещав прийти через час. Саша не хотел спать, буянил, женщина говорила: «Ляг, ляг, и Мих<���аил> Ал<���ексеевич> ляжет с тобою». — «Как он уснет, можете уйти». Саша согласился и, положив меня к стенке, лег, обнявшись и опять целуя меня; я плохо сознавал, что это не кошмар и здесь сидит его жена, и тоже целовал его. Он уснул, я задремал; на кухне кто-то кричал, где его кошелек, ругались, хлопали дверями, и долго по лестнице, под воротами слышались дикие крики. В комнате пылала лампада. Саша тихо храпел, я не мог высвободить руки из-под его головы и другую из его рук, и, когда я сделал усилие, он оцарапал мне руку и хотел укусить. Проснувшись и увидав меня с открытыми глазами, он пробормотал: «Недреманное око Г<���ос>п<���о>да нашего Исуса» — и, снова поцеловав меня, заснул. Пришла хозяйка, примостила стулья и, спросив у меня подушку, легла с другой стороны Саши, и через спящего мы откровенно и как-то нелепо разговаривали; она жаловалась, хвалила меня, говорила о своей жизни, любви к Саше, его характере. Прибежала Наташа: «Ал<���ександра> И<���льинична>, там у Таньки немец все перебил и ее чуть не задавил». Та горошком скатилась. «Дворник, дворник», опять хлопанье дверями, крики, драка. В коридоре раздирательно кричала Аннушка: «Задержите его, задержите его, он ее совсем убил, она не дышит». Шлепание ног, тихо, далеко за двором на улице крики. Лампада пылала. Саша спит, прижавшись к моему плечу; в окне через двор зажгли зеленую лампу; как мирно, целомудренно сидеть с ней и заниматься, быть чистым! Хозяйка вернулась. «Оживела, к<���а>к воду-то вылили на нее. Повезло этой роже на праздн<���ики>: вчера чуть в бане не утопили, сегодня чуть не задавили. Хороший она человек, да уж к мужчинам больно липка. Ох, в Саньку моего как была влюблена, да как задали ей рвань, что плешивая ходит, так только рядом смеет посидеть». Она заснула, сколько прошло времени, я не знаю. Тихонько встав, я не мог их добудиться. Поцеловав Сашу, перелезши через А<���лександру> И<���льиничну>, я одел кафтан и ушел. Было четверть десятого {182} .

5_____

С утра писал дневник; было тепло, мокро и туманно. Пошли с Варей к Чичериным, я чуть не засыпал от теплой погоды. У Чичер<���иных> получили от Юши отчаянное письмо — что со мной случилось? Обещавшись прийти завтра играть «Китеж», поторопился к Саше; он спал, жена просила его сейчас не будить, чтобы он опять не колобродил. Была его мать. Потом Саша проснулся. Когда человек так пьет, является другая мерка, как к больному, как к ребенку. Является над ним власть, и видишь его новый звериный лик, и бываешь нелепо ближе, интимнее, чем прежде. Я узнал нового Сашу, не милого, красивого, трезвого, сдержанного, а упрямого, страшного и в буйстве, и в своей нежности ко мне, за которую он цепляется, будто за какое-то спасение. У Казакова все обижены на Сашу и звали меня к Морозову; пришел Мирон, мы пошли; рядом сидел какой-то бритый мол<���одой> чел<���овек> и студент. Степан обратил внимание, что они говорят про меня, смотря все время на нас. «Il le veut sans doute, mais regarde comme il regarde autour» [66]— донеслось до меня. Потом они попросили у Степ<���ана> разменять 3 рубля и, уходя, раскланялись, но я в печали ничего не видел. Все ссорятся, Саша пьет, Степан уезжает. Дома была Ек<���атерина> Ап<���оллоновна>, которую почти тотчас под дождем пошли с Сережей провожать.

6_____

Утром мастера катали яйца у Казакова, было весело; потом зашел к Броскину, он спал, но проснулся минут через 5 менее пьян и ел со мной гусиное яйцо и пирог с морковью. Ведя задушевные разговоры, выбил все-таки у меня сознание, отчего я хотел с ним познакомиться. Все целуется, причем старается, чтобы никого не было. Вечером был у Чичериных и играл «Град Китеж». Я редко встречал такую скудость мыслей, приемов, всего, и либретто сделано, будто старались обезобразить сюжет, подгоняя его под банальнейшую grand opéra. Был Нувель. «Крылья» мои не приняты {183} . Я зачем-то, кажется даже сам, предложил ему прочитать свой дневник. Ведь лишенный всякого общественного и общего интереса, он занятен только узко интересующимся моею личностью. Ну, все равно.

7_____

Утром был в магазине, был о. Антоний с Громовского, сначала я занимал его, потом славили, пили чай. Зашел к Саше и поехал с ним на Волково старообрядч<���еское> кладбище. Меня удивил извозчик, сказ<���авший>, что он меня в Страстн<���ую> субботу возил с Загородного на уг<���ол> Таврической, что заезжали к Кузнецову, что я заплатил 60 к. и был со мной этот же мол<���одоц> чел<���овек>. Погода была чисто летняя, так было приятно ехать с Броскиным; вернувшись, обедали у Саши; я спросил его: «Саша, отчего вы со мною целуетесь?» — «Оттого же, отчего и вы со мной». Говорил, что вот когда поедем вдвоем в Череповец, я узнаю, как он во «мне уверен». Провожая, он вышел за дверь и долго поцеловал, не прищуривая глаз, как это делает Григорий, а широко ими смотря, будто в безумии. Вечером поехали к Верховским, там была куча народа и было скучно. Без меня был Муравьев.

8_____

Муравьев был и в магазине часов в 10. Шел дождь, и в Апраксин, смотреть, как играют в бабки, мы не поехали. Саша не пил и только что вернулся из бани, попил чай; он трезвый, после объяснений в пьяном <���виде> будто более стесняется, чем прежде. Обещал завтра прийти. Позвал и Козлова; к вечеру погода разгулялась, ездили к Тамамшевым, там уютнее и свободнее, чем можно было ожидать; является план какой-то пьесы, наверн<���ое>, скоро напишу, потому что хочется. Нувель прислал письмо, извещающее почему-то с большою душевностью, что он будет в среду {184} .