Михаил Кузмин - Дневник 1905-1907

16_____

В Нижнем проходил мимо перестроенного дома Бехли; Нижний мало возбудил воспоминаний. Горят леса, вечером мглы и солнце без лучей, багровое. Свел какое-то знакомство с певцом и дамами, которые заставили меня аккомпанировать всякую пошлость, и с милым купчиком из Казани. Приехал поздно, знакомые темные улицы, звезды, тепло. У наших спали. Сережа отворил двери, Варя тоже встала. У них хорошие, большие, почти пустые комнаты без коридора. Аня уже уехала. До света болтали с Сережей.

17_____

Утро; читали Сережины «Записки Ганимеда» {300} — мне понравилось. Дневник. Купались с Рахиль Семеновной. Едим яблоки, дурочка напротив сидит на траве и беспокойно попискивает. Написал письма, очень скучаю не только о Павлике, но вообще обо всем {301} . Вечером гуляли; мягкая, кроткая местность, вечернее солнце наводило какое-то печальное забвение. Спал плохо, что-то бормотал, просыпался, боялся, хныкал, кружилась голова. Вечером играли в карты.

18_____

Ночью говорил, что «скучно» спать. Не знаю, каким чудом устроюсь практически со своими делами; мелькает мысль, не сбежать ли на некоторое время за границу к Юше {302} . Это, м<���ожет> б<���ыть>, идея. Дорогу он устроит, можно преувеличить опасность политического момента. Был ли я бы счастливее, имея здесь Павлика? Я думаю, очень да, только не совсем без денег, как теперь. Сбирали грибы. Высокие комнаты заставляют меня воображать себя в Щелканове, и странно, что нет всех Верховских жен, к одной из которых всегда можно было присуседиться, и убивает планы о больших прогулках и катаньях. Мне ужасно этого не хочется. Вечером приехали Дмитриевы.

19_____

Гуляли; опять гуляли, дурачились, вечером при луне сидели над Волгою и бродили. Было тепло, луна, городок под горой, почти уже спящий, — все приводило на мысль какой-то юг, и было жалко быть без любви, без приключенья. Много смеялись, старуха Дмитриева мне почти нравится. Сегодня мне несколько лучше, чем вчера, хотя я еще слишком хорошо помню поцелуи Павлика, чтобы равнодушно обходиться без них. Писать ничего не пишу. Написал письмо Юше. Решительно не знаю, как быть теперь и осенью, и вижу, что, будь деньги, я бы ни о чем не думал. Значит, это главное.

20_____

Всю ночь видел нелепейшие сны, какие-то квартиры, диван, мощи Победоносцева, но не видел своих милых друзей, ни Павлика. Утром Дмитриевы уехали. День был почти осенний, за Сурой сжатые поля, скошенные луга, речки, лужицы, затоны, перелески с горы казались географической картой или картиною в начальн<���ых> школах. Была осенняя уже прелесть природы. Живущая здесь дачная молодежь удивительно неинтересна, не говоря о явной безграмотности. Вечером ходил на почту, долго разбирали письма. Я трепетно ждал, нет ли мне. Не было, а у меня так сладко сжималось сердце. Письмо от зятя: об деле, обо мне ничего. Счастливый, он в Петербурге! Ничего не писал.

21_____

Сегодня были разбужены маленькой Варей, принесшей Сергею повестку на гонорар из «Руна» — 9 р. 59 коп. День был то солнечный, то с дождем, я чувствовал себя легче. Писал 2 стихотворения, Сережа писал романтический рассказ в духе несколько Гофмана. Ходили за грибами. Если бы был инструмент, с удовольствием играл бы. Вечером письмо от Павлика. Он был раз с Сомовым, но не с Нувель, пишет, что скучает, зовет скорее приезжать, сообщает кое-какие новости. Милый, я даже не ревную, а почти радуюсь, что он соблазнил Сомова; что-то сообщит Renouveau. Я думаю, попрося денег у Иванова или Чичериных, быстрее уехать, но, м<���ожет> б<���ыть>, этого и не будет, отчасти это зависит от всех ответов. Начал читать «Anecdotes de la cour de France» про m-me Pompadour {303} . В ожиданьи почты сидели у лодок, мужики бранились. Переезжали в заречные деревни, солнце уже село, и дали за Сурой были преображенно-светлы. Хотелось быть печальным, в разлуке, покинутым, и была сладость в этой горечи.

22_____

Читал мемуары Lady Hamilton {304} , прекрасно. Как выйти, как выйти из стесненного положения, чтобы не думать о нем, чтобы из 100 делать 300 рублей. Неужели всегда все будет отравляться такими мыслями? Или бы мне всегда было мало и недоставало? Я мечтаю о каких-то дачах с молодыми людьми, веселыми поездками где-то в Финляндии, не то в Крыму. М<���ожет> б<���ыть>, холодное утро меня так настроило. В Петербурге все принималось не так трагически. Всю ночь видел во сне, что делаю какие-то свинства с высоким молодым человеком, лица не помню, помню ресницы и волосы белокурые на голове, рыжеватые в скрытых местах, притом делал то, чего не делаю обыкновенно наяву, и это было приятно. Ходили за грибами, Катя все уставала и осталась одна со мной ждать других; я вырезал на березе: «Павлик Маслов 1906», потом говорил с ней об Райдер Хаггарде, романы которого она читает, потом крепко заснул на траве, видел Павлика, голого, пляшущего в лесу на поляне. Болела голова. Завтра едем в монастырь. Писем не было. Огромная луна; когда она подымается — она сверхъестественна. Сережа рассказ кончил, конец лучше начала, хотя туманен. Какой-то шаг от «Колдуна».

23_____

Сегодня ездили в монастырь, в который когда-то ездили с Алешей Бехли и по дороге в который мне впервые открылись итальянские сонеты {305} . Там вид скита: небольшие домики, чисто, уютно, черные сарафаны, сады, веселые милые и лукавые келейницы: Манечка и Дунечка, незатейливые рассказы о похищениях, о смерти игуменьи, о монастырских обычаях, воровстве яблоков и т. д. Далекая дорога на лошадях всегда приятна, но почему-то мне напомнило опять Щелканово. Назад возвращались под тучами в сумерках, с далекими молниями. Было приятно обедать в 10-м часу, но сейчас же легли спать. Все дни или строю смешные ребяческие воздушные замки, или выворачиваю голову, как устроиться с деньгами. Положим, тетя получит дело; расплатясь с первейшими долгами, одевшись в европ<���ейское> платье, съездив куда-нибудь 2 раза за город — вот и опять старое постоянное нехватанье, и я не вижу, чем получить и в будущем возможность жить, не скажу по желанию, но возможным образом. Получу ли я завтра письма?

24_____

Мне нужно рассказать то, что было давно, еще когда я был в Петербурге. Когда зять уезжал и предлагал мне денег, то говорил, что теперь они ему не нужны, что он не знает, куда их спрятать, и часть оставляет в квартире, и сказал где. Потом, чтобы уехать и прожить, не зная, где взять достаточно, я решился взять эти деньги, не спросив позволения зятя, и оставить ему записку об этом. Конечно, это был род воровства. Сегодня от него письмо с выговором, скорбное и морализующее, где он обещает хранить мой поступок в тайне, говорит, как трудно мне будет удержаться на этой плоскости, что мои поступки ему не безразличны, как симптоматично мое постепенное удаление от корректности в денежных делах, и чтобы я имел в виду, что деньги могут понадобиться в сентябре. Дело наше отложено. Опять мысли о неизбежной развязке смертью. Из окна? лететь… только шаг, но какой ужас, какой крик! Рахиль Сем<���еновна> рассказывала, как юнкер Жорж Панкратьев зимой застрелился в Казани, я как пьяный слушал это. Убивают же генералов, губернаторов. Но лучше умереть в Петербурге. Совсем не помню, что было сегодня; после дождя воздух был почти чувственно приятен, я редко им так наслаждался. Мы гуляли, и я сбирал лесные фиялки (тре<���х>цветные). Что-то читали, была Рахиль Семеновна, ходили на почту, встретили Инжаковичей, переехавш<���их> сюда. Письмо от Нувель, милое, без persiflages [141], с известиями о Павлике, о будущем, будто я не обреченный. Это меня ободрило. Ах, увидеть бы их всех и там, кончится или нет, или выпутаться, опять впутаться, но там, около них, около милого, «целованного» Павлика, около милой жизни, к которой я тянусь и стремлюсь. Там, с ними, и солнце другое.