Игорь Юркин - Демидовы: Столетие побед

Свою долю в недвижимом имуществе покойного мужа вдова, «не бив [318] В рукоп.: не бить. челом и не справя за собою, все без остатку уступила… в вечное владение» Акинфию. По-видимому, к осени 1727 года это решение было уже оформлено — в документе этого времени она упоминает, что об этом известно в Вотчинной коллегии и в Тульской провинциальной канцелярии [319] Там же. Ф. 1267. Оп. 1. Д. 759. Л. 1 об. .

Разделавшись с недвижимостью, 23 октября этого года вдова составила завещание, определив в нем судьбу также и движимого своего имения. Собственные денежные ее средства были скромными, что понятно: насколько известно, никакого участия в делах мужа и сыновей она не принимала. Григорию и Никите она назначила по 500 рублей, замужней Анастасии 300. Еще что-то (суммы не оговорены) завещательница определила раздать по церквям, на милостыню нищим и «роду своему неимущим», а также «на здание церковное». Все оставшееся приказывала «ему, Акинфию, и по нем наследником ево держать в поминовение [по] муже моем и по мне по вся годы по расмотрению своему, оставя скупость… души наши поминовением строить, и годовые службы по нас служить по християнской законной должности». «И оным меньшим моим детем, Григорью и Никите, дочери Настасьи и наследником их до того оставшаго имения дела нет». Душеприказчиком назначался Акинфий. Присутствовала санкция: нарушителей воли (перечислены поименно все дети, кроме Акинфия) матушка пугала вечным проклятием. Впрочем, если они «пребудут в тишине и в покое… завещание непоколебимо содержать», она же была готова желать им мира, благополучия, послать материнское благословение. Как видим, завещательница (а за ее спиной и Акинфий) отнюдь не исключала, что младшие «учнут об оном оставшем имении, которое я чрез сие завещание утвердила… бить челом на вышеписанного сына моего». Потому и просила, если такое случится, челобитных у просителей не принимать, суда не давать, требовать от них церковного покаяния и проч. Свидетельствуя верность выражения воли завещательницы, руку к ее духовной приложили 12 человек, все — временные и постоянные тульские жители: дворяне, чиновники, оружейники, посадские, среди прочих — состоявшие в свойстве с Демидовыми Петр Андреевич Володимеров и посадский Антип Герасимович Постухов (за него подписался сын Харитон). Завещание было зарегистрировано в Тульской крепостной конторе [320] Там же. Л. 1 об., 2 об. .

Но Акинфий на этом не успокоился. Два года спустя, 12 января 1730 года, он решил записать материнское завещание еще и в Юстиц-коллегии, о чем подал туда прошение. Коллегия обратилась в Тульскую провинциальную канцелярию с требованием допросить завещательницу, ее духовного отца, свидетелей и писца. Те всё подтвердили [321] Там же. Л. 3, 4, 6 об. См. также дело, заведенное по этому поводу в провинциальной канцелярии (ГАТО. Ф. 55. Оп. 1. Д. 2082). . Нарушений закона и споров по духовной также не обнаружилось. В вынесенном в коллегии 23 апреля определении это обстоятельство прописано тщательно: «И при письме той духовной никакова от нее, завещательницы, спору и прекословия не было и ныне нет. И на ту духовную во оной калеги[и] от посторонних ни от кого спору, и в той духовной противности указом и государственным правам не явилось». Выдержавшая проверки духовная была внесена в записную книгу и, запечатанная коллежской печатью, передана челобитчику [322] РГАДА. Ф. 1267. Оп. 1. Д. 759. Л. 3, 6 об. .

Зададимся вопросом: зачем Акинфию понадобились хлопоты с записью в Юстиц-коллегии и без того законного документа? Полагаем, эти действия были вызваны напряжением отношений с ближайшими родственниками, возникшим в борьбе за наследство Григория Демидова. Подробно остановимся на этой истории позднее, сейчас скажем лишь то, что Акинфий выставил претензию на оставшийся от брата завод на Тулице. Ее удовлетворение означало существенное усиление его позиции в Туле, где после смерти Григория (1728) из Демидовых рассчитывал господствовать Никита. Не все в этой истории понятно. Возможно, Акинфий действительно добивался заявленного и только потому пошел на перемирие, что на него «нажал» Никита, припугнув перспективой оспорить завещание матери. Не исключено и то, что Акинфий, воспользовавшись ситуацией, хотел лишь «повоспитывать» тульских родственников, напомнив, кто в роду главный, но и только — он больше играл, в действительности вполне удовлетворенный тем, что получил в Туле от отца. Как бы то ни было, в конце концов в вопросе о заводе Григория (и еще в одном, очень важном, решавшемся в это время, — о проникновении Никиты на Урал) он пошел на компромисс. Но невмешательство Никиты в завещательные распоряжения матери решил дополнительно закрепить, записав вполне устраивавший его документ дополнительно в Юстиц-коллегии.

Как видим, смерть отца, а потом и одного из сыновей, не развалив род окончательно, привела к столкновению интересов оставшихся — Акинфия и Никиты. (Об участии Григория в этих междоусобиях сведениями не располагаем [323] Единственное известное нам исключение — упоминаемое ниже на падение (1727) его сына Ивана Демидова на рудник дяди Никиты Никитича. Ничто не говорит о том, что за спиной отпрыска стоял Григорий Никитич. Оставляем этот факт на совести 19-летнего Ивана, склонного к хулиганским поступкам. .) Оба стремились укрепить, усилить свое положение, но шли и на сделки, договаривались с противником, находя возможность свой интерес как-то с чужим сбалансировать. Итогом этих балансировок явилось сохранение Акинфием в своих руках всей, уральской и тульской, недвижимой собственности отца и выход Никиты на Урал, куда он давно стремился и куда при отце попасть не сумел.

Вспомним действующих лиц предания, рассказывающего о том, как Демидов выпросил у царя Невьянский завод. Рядом с Никитой старший сын. Деталь примечательная. Хотя Акинфий в этой истории лично не действует, самим присутствием он позиционирован как сотрудник. Можно сказать, отец представляет его царю в этом именно качестве.

Совсем скоро отец посылает его налаживать работу на только что принятом от казны заводе. Акинфий, месяц хозяйничая там самостоятельно, ожидания оправдывает: уже через три дня пускает молотовые, потом домну. Наконец приезжает отец, но уже через два месяца возвращается в Тулу, оставляя все на Акинфия.

Итак — сотрудник. Конечно, принципиальные решения принимал отец. Но на незнакомом (не ими строенном) заводе наверняка возникали неожиданные ситуации, на которые нужно было реагировать быстро. Реагировал Акинфий. То есть, во-первых, был доверенным лицом, во-вторых, обладал значительной свободой действий. Последнее не удивительно — в свои 24 года (столько ему было в год передачи завода на Нейве) он был сложившимся техническим специалистом.