Сигрун Слапгард - Сигрид Унсет. Королева слова

Сигрид Унсет получила письмо из Стокгольма от старшей коллеги, шведской писательницы Хелены Нюблум. Нюблум была католичкой. Прочитав «Кристин, дочь Лавранса», она захотела поближе познакомиться с ее автором. Это письмо побудило Унсет написать длинный ответ и стало началом необычайно активной переписки.

Сигрид сразу же признается в своем открытии: «Каждый раз, когда жизнь сталкивает меня с чем-то непонятным или на первый взгляд бессмысленным, мне неизменно приходит в голову, что только католическая церковь, и она одна, в состоянии ответить на все вопросы. Эти ответы могут показаться как приятными, так и неприятными, но как бы то ни было, только они способны удовлетворить требованиям моей логики» [368] Brev til Helena Nyblom, 21.6.1923, NBO, 742. . Сигрид Унсет открывает душу этой незнакомой женщине старше ее на сорок лет, рассказывает ей о попытках разобраться в самой себе. Окидывая взглядом прошлое, писательница признает, что еще будучи юной секретаршей критически относилась к той «свободе», которую позволяли себе другие девушки, ее коллеги, живя в «сомнительных пансионатах» города, гарантировавшего анонимность. Но в те времена ее тревожило, что ее интересы не совпадают с интересами большинства, что она тайком читает средневековую литературу: «Я стыдилась своих романтических слабостей». Далее в витиеватых оборотах она развивает идею о фальсификации истории протестантами, но наконец, будто переведя дух, решается на прямое обращение: «Дорогая госпожа <���…> Вы, конечно, понимаете, что на самом деле я пишу, дабы спросить у Вас совета. Я бы хотела стать настоящей христианкой». Пока еще Сигрид Унсет не считает себя по-настоящему верующей [369] Brev til Helena Nyblom, 21.6.1923, NBO, 742. . Она просит порекомендовать ей католического священника в Кристиании, у которого она могла бы получить наставление в католической вере.

Гостей, приезжавших в Бьеркебек, встречала величественная сорокалетняя дама, по которой не скажешь, что она переживает духовный кризис. В моменты, когда она отрывалась от своего заваленного книгами и бумагами письменного стола, ее можно было застать в саду. Умелые руки с любовью ухаживали за цветами, чеканные черты красивого лица озарялись улыбкой при виде птиц и Моссе. Лишь немногие видели, как она дает оплеуху докучливому Хансу или строго прикрикивает на Моссе, не дошедшую до туалета.

Сигрид Унсет придерживалась строгих взглядов на воспитание детей: дети должны твердо знать, что от них ожидается и каких правил надо придерживаться. С восьмилетней Моссе часто приходилось нелегко. Обычно она цеплялась к матери и просилась посидеть у нее на коленях. Однако в плохом настроении могла оттолкнуть даже мать, на все сердилась, отказывалась есть и гулять и швырялась в окружающих чем попало. И все равно мать считала ее благословенным ребенком, невинным и свободным от первородного греха, как библейские блаженные духом.

«В настоящее время у меня в доме почти столько же детей, сколько у Вас», — пишет Сигрид Унсет Йосте аф Гейерстаму и довольным тоном жалуется на отсутствие покоя для работы [370] Brev til Gösta af Geijerstam, 11.8.1923, NBO, 348. . У нее в тот момент жили двое детей Рагнхильд, пока сама сестра поправлялась, и периодически заглядывал в гости кто-нибудь из приемных. А она продолжала строить планы на дальнейшее расширение хозяйства. В Нурдре-Далсегге, что в Сёр-Фроне, Сигрид Унсет купила старый деревянный дом, который перевезли и пристроили к ее дому. Она давно мечтала об уединении, и наконец ее мечта осуществилась. Теперь она могла спокойно работать, не боясь помех, в окружении старых деревянных стен и своих любимых вещей. Один камин в новой гостиной — размером со среднюю комнату, сообщала она летом 1924 года Нини Ролл Анкер. В это время Сигрид Унсет уже несколько раз встретилась с отцом Хьельструпом, однако в письмах сообщает в основном о внешней стороне жизни — в частности, о приобретении рояля и о том, сколько роз любимого сорта «Луиз Одье» и прочих цветов расцвело в ее роскошном саду. Больше всего она радуется тому, что отныне сможет работать не отвлекаясь. «Только представь себе — сидеть и работать в своей избушке по вечерам и слышать только голоса и шаги сыновей наверху — и никого больше!»

Всем этим: своей любовью к цветам и растениям, желанием создать красивый дом, жить ради творчества и писать книги, тревогой за падчериц и пасынка — она делилась с Нини Ролл Анкер. Писательницы оставались близкими подругами несмотря на то, что были конкурентками. Обе в своем творчестве предпочитали исследовать женские судьбы, обе были признаны ведущими авторами среди современниц. И даже после публикации шедевра Унсет, который вывел ее на первое место, их дружба и сотрудничество в Союзе писателей продолжались.

Нини Ролл Анкер полностью признавала величие таланта подруги. «Подобно Доврским горам возвышается она над всеми нами», — записала она в дневнике [371] Krane, s. 78. . Нини навещала Сигрид в Бьеркебеке, они ездили в Тронхейм за покупками и развлечениями, часто встречались в Кристиании и вели активную переписку. Правда, Сигрид, случалось, страдала многословием, и ее красноречие часто сосредотачивалось на себе, но подруга не возражала. Только об одном Сигрид Унсет молчала — скептик Нини Ролл Анкер почти ничего не знала о ее религиозных исканиях. Когда же все-таки Унсет позволяет себе вскользь упомянуть о чем-то связанном с католичеством, так ее занимавшим, то переходит на тон, исполненный самоиронии: «А вообще я сделалась заядлой реакционеркой, дорогая Нини. Накупила целую гору католической догматики и апологетики» [372] Brev til Nini Roll Anker, 10.4.1923, NBO, 171. .

Сигрид Унсет раскритиковала пьесу Ролл Анкер «Церковь», назвав ее фальшивой и наивной, хотя и догадывалась: подруге может показаться, что она, Унсет, «все глубже и глубже погружается в тьму суеверия». Нини Ролл Анкер хватило ума сохранить свои комментарии для дневника. Там она писала, что ничего другого по поводу «Церкви» от Сигрид Унсет и не ожидала — в конце концов, та бывает весьма кровожадной в своих высказываниях, однажды дошла до того, что предложила уничтожить всех немецких младенцев, чтобы от этого народа не осталось и следа. В один прекрасный день подруге еще отольется ее «чрезмерная заносчивость», полагала Нини Ролл Анкер [373] Krane 1970, s. 78. . Но несмотря на расхождения во взглядах на религию, писательницы продолжали дружить и держались единым фронтом в Союзе писателей. Возможно, со временем они научились попросту избегать тем, что могли бы повредить их сотрудничеству, столь выгодному обеим.

Зато своей стокгольмской подруге по переписке Хелене Нюблум Сигрид Унсет пишет о приготовлениях к «вступлению в Церковь» и о том, что возобновила некоторые из своих римских привычек, когда теперь посещает празднества в столице: «Вчера, после вечеринки в честь этой актрисы, где вино лилось рекой, я отправилась прямо на утреннюю мессу. <���…> И никогда еще я с такой ясностью не понимала, что из этого — реальность, а что — иллюзия» [374] Brev til Helena Nyblom, 31.3.1924, NBO, 742. . Она все тверже уверяется в том, что «все дороги ведут в Рим, и я не могу больше ждать — я хочу идти» [375] Brev til Helena Nyblom, 31.3.1924, NBO, 742. . Брак придется аннулировать: «Было бы нечестно притворяться, что это для меня великая жертва». Она также не скрывает, что ее, и уже давно, мучает совесть по отношению к приемным детям: «Старшая падчерица — молодая девушка, ей двадцать один. Я ее очень люблю, а она — меня. Со средней мы всегда были не в ладах, младшему мальчику семнадцать, он умственно недоразвит и, пожалуй, не сможет сам о себе позаботиться, но его отец не хочет или не может это признать» [376] Brev til Helena Nyblom, 31.3.1924, NBO, 742. .