М. Новоселов - Николай Эрнестович Бауман

Выступления черносотенцев против рабочих демонстраций, в связи с освобождением политических заключенных, прошли в тот день и в других районах. Особенно же трагически события развернулись в Лефортовском районе, на Немецкой улице… Получив ночью 17 (30) октября известие о манифесте, Московский комитет большевиков, помещавшийся в Техническом училище, решил на другой же день утром возглавить рабочую демонстрацию. Рабочие собирались итти к Таганской тюрьме — встречать освобожденных политических. МК решил показать рабочим, насколько нереальны широковещательные обещания царского манифеста. Вместе с тем поход рабочей демонстрации должен был показать готовность московского пролетариата к близким событиям…

И 18 (31) октября «с утра, как всегда в те дни, — вспоминает один из ближайших друзей Баумана, — все аудитории Технического училища были полны рабочими, слушавшими ораторов. Были мобилизованы все силы МК для успешного проведения приступа на московскую Бастилию. Все наши почти были в сборе. Среди нас был и «дядя Коля» — Николай Эрнестович Бауман… Настроен он был, как и всегда, жизнерадостно, и эта жизнерадостность передавалась всем его окружающим»{Сборник «Товарищ Бауман», изд. 2. М., 1930, стр. 83–85.}.

В это время в актовом зале Технического училища происходил громадный митинг: ораторы Московского комитета большевиков требовали немедленного освобождения всех политических заключенных.

К Бауману и М. Н. Лядову подошли товарищи и сообщили решение митинга: всем присутствующим итти в Таганскую тюрьму.

Громадное оживление, необыкновенный подъем духа царили и в до отказа набитых рабочими обширных аудиториях Технического училища и на дворе, где уже строились колонны с флагами, знаменами, плакатами.

«Свобода заключенным!..»

«Требуем всеобщей амнистии!..»

«Долой царский произвол!» — таковы были требования рабочих, наскоро написанные мелом на красных полотнищах.

Николай Эрнестович, только что сам покинувший стены тюрьмы, шел освобождать оставшихся ^ще там товарищей с необыкновенной радостью.

«Подумать только — идем открыто, во главе тысяч рабочих! И куда? — в тюрьму, освобождать друзей!.» — бросил он на ходу одному из своих спутников.

С. Черномордик (П. Ларионов) справедливо замечает, что «человеку подполья, каким был Бауман (и какими мы были все), имевшему до своего заключения дело с конспиративными кружками, группами и в лучшем случае «массовкой», где-нибудь в лесу, пришлось натолкнуться на невиданное до того в России явление — на всеобщую всероссийскую политическую забастовку, в которой участвовали миллионы рабочих. Для всех нас это было ново, но мы, принимавшие активное участие в подготовке этих событий, подошли к ним постепенно, так сказать, политически учились. В другом положении очутились товарищи, как Бауман, которые после долгого отрыва от партийной работы попали как бы из одной эпохи политической жизни в другую»{Сборник «Товарищ Бауман», изд. 2. М., 1930, стр. 83–84.}.

Вот почему в это утро, по свидетельству буквально всех окружавших его товарищей, Бауман был исключительно одухотворен, весел и жизнерадостен…

МК большевиков руководил движением огромной колонны. Впереди шла боевая дружина, которая должна была отразить возможное контрвыступление черной сотни. Угрозы черносотенцев были известны руководителям МК.

В Техническом училище на митингах присутствовали в одной-двух аудиториях и эсеры. Они вначале, при объявлении похода к тюрьме, выразили свое явное недовольство тем, что инициатива демонстрации принадлежит МК большевиков, и пытались было заявить свои претензии на руководство движением. Но рабочие указали «а их более чем скромное место, заявив, что «обойдутся и без их помощи и сочувствия».

Около двух часов дня демонстрация, насчитывавшая несколько тысяч рабочих, студентов, интеллигентов, тронулась от Технического училища к Таганке.

При самом начале шествия, когда демонстрация выходила на Коровий Брод, произошел характерный эпизод, сильно поднявший и без того боевое настроение рабочих: демонстрацию приветствовали из своих казарм солдаты резервного батальона. Вместо выстрелов со стороны солдат раздались сочувственные возгласы!.. Один из руководителей колонны, подбежав к казармам поближе, произнес краткую, но сильную речь, убеждая солдат пойти вместе с рабочими «освобождать своих братьев, долго томившихся в царских застенках за наше общее дело». Однако солдаты жестами показали, что офицеры не выпустят их из казарм.

Демонстрация направилась на Немецкую улицу (ныне улица Баумана). Николай Эрнестович шел в первых рядах демонстрации. Он очень сожалел, что не удалось присоединить к рабочей колонне и солдат-резервистов. Впереди, у фабрики Дюфурмантеля, виднелась группа рабочих.

— Они пойдут вместе с нами!.. — воскликнул Николай Эрнестович и быстро направился к фабрике. Он сильно торопился, чтоб не отстать от двинувшейся дальше демонстрации. В это время по улице проезжал извозчик — большая редкость в те дни, когда, при объявлении всеобщей забастовки, бастовали и извозчики. Бауман на ходу вспрыгнул на пролетку, торопясь к толпе рабочих. Один из демонстрантов успел передать Николаю Эрнестовичу красное знамя.

— Не пройдет пяти минут, как я буду с вами!.. — крикнул, уезжая, Бауман.

И в памяти участников демонстрации навек запечатлелось: «одухотворенный «дядя Коля» на извозчике с развевающимся красным знаменем в руках. Все повернулись направо, устремивши свой взгляд к «дяде Коле» в ожидании возвращения его с рабочими»{Сборник «Товарищ Бауман», изд. 2. М., 1930, стр. 85.}.

Но в этот момент из ворот близ фабрики Щапова{Фабрика Щапова — ныне «Красная работница», фабрика Дюфурмантеля — «III конгресс Профинтерна».}, как шакал, выскочил «»перерез извозчику черносотенец Михалин. Он служил хожалым{Хозяйский надсмотрщик за порядком в рабочих общежитиях, на фабричном дворе а т. п.} на фабрике Щапова и был завербован приставом 2-й Басманной части в «патриотическую», то-есть черносотенную, организацию для нападения» на «красных». Он трусливо озирался на удалявшуюся демонстрацию, сжимая в руке тяжелый отрез водопроводной трубы.

Миг — и Михалин, подбежав сзади к пролетке, ударил Баумана в голову…

Николай Эрнестович упал… красное знамя покрыло его.

Убийца стремглав бросился к поджидавшим в воротах сообщникам.

Но со всех сторон уже бежали рабочие, видезшие трагическую картину нападения черносотенца. Тогда Михалин направился в надежное укрытие — в полицейский участок. Вслед трусливо бежавшей черной сотне раздались револьверные выстрелы. Рабочие выбежали из рядов колонны, бросились к пролетке, в которой лежал их товарищ и руководитель.