Вячеслав Козляков - Герои Смуты

В том, как круто менялась судьба Заруцкого, можно видеть проявления непростого характера. Гетман Жолкевский пишет, что Иван Заруцкий сам, «каким-то случаем» смог уйти от татар к донским казакам; Мархоцкий — о том, что Заруцкий «прятался» у казаков. В упоминавшемся царском походе 1579 года донские казаки тоже участвовали, следовательно, встреча романовских татар и донских казаков во время походов была возможна. У ногаев с донцами, в отличие от волжских казаков, существовали достаточно мирные отношения. Сам Заруцкий не рассказал, каким образом он ушел на Дон. Очевидно только, что его уход (или побег?) связан с его страстным желанием освободиться от клейма пленника, стать хозяином своей судьбы. «С Дону выдачи нет» — с такой известной присказкой жили все, кто уходил «казаковать». После вступления в казачью станицу становилось неважно, кем ты был до того, к какому чину относился и из какого рода происходил. Казачий круг уравнивал всех в главном казацком праве — жить по своему усмотрению и служить тому, кому хотел служить. Именно ногайский плен, помноженный на опыт донского казака, сформировал тот облик жестокого и коварного, ни перед чем не останавливавшегося человека, с которым Заруцкий остался в истории.

К Дону были обращены взоры и Григория Отрепьева — «царевича Дмитрия», когда он начинал свою войну против Бориса Годунова. Самозванец хотел поднять казаков против «узурпатора» наследственной власти Рюриковичей. И отчасти ему это удалось. Оказавшись в Речи Посполитой, Отрепьев делал всё для того, чтобы привлечь на свою сторону запорожцев и донцов. Он принимал послов от донского войска и даже послал на Дон свое царское знамя [151]. Где был в тот момент Иван Заруцкий, можно только догадываться. Не возил ли он послание от войска «царевичу Дмитрию» в Литву вместе с атаманом Андреем Корелой и Михаилом Межаковым? Не был ли рядом с атаманом Войска Донского Смагой Чертенским в Туле, куда донцы приехали присягать новому царю Дмитрию, накануне его вступления в столицу в июне 1605 года? Автор «Нового летописца» передавал обиды приехавших с повинною в Тулу бояр на казаков, которым самозванец, как своим первым сторонникам, отдал предпочтение: «В то ж время приидоша к нему казаки з Дону: Смага Чертенской с товарыщи. Он же им рад бысть и пусти их к руке преже московских боляр. И яко же бо лютый звери зляхуся на человецы, тако же и сии воры казаки лаяху и позоряху боляр, кои приидоша с Москвы» [152]. Даже если Заруцкого не было среди свидетелей этой незабываемой сцены, когда прирожденный «царевич» оказал казакам преимущество перед первыми боярами Московского государства, о ней много должны были рассказывать на Дону. А там, судя по всему, Заруцкий был уже не рядовым человеком. Иначе бы не оказался он вскоре во главе донских казаков, как это случилось во времена восстания Ивана Болотникова [153].

В «Истории ложного Дмитрия» Иосифа Будилы, служившего второму Лжедмитрию, можно прочитать, что Болотников и Заруцкий встали во главе движения, начатого против царя Василия Шуйского в Северской земле: «У них были вождями Болотников и Заруцкий» [154]. Другими современными источниками такое выдающееся положение Заруцкого при начале антиправительственного выступления не подтверждается. Напомню, что там больше говорилось о присоединении к Ивану Болотникову рязанских дворян и детей боярских во главе с Ляпуновым. Было бы очень соблазнительно отнести первые возможные контакты двух воевод земского ополчения — Ляпунова и Заруцкого — уже к 1606 году. Однако приходится воздержаться от такого скоропостижного заключения.

В записках немецкого наемника на русской службе Конрада Буссова осталось еще одно примечательное свидетельство, что сам Иван Болотников отправил Заруцкого из Тулы (?!) на поиски якобы снова чудесно спасшегося царя Дмитрия: «Болотников послал из осажденного города одного поляка, Ивана Мартыновича Заруцкого, который должен был разузнать, что с государем, которому Болотников присягал в Польше. Собирается ли он приехать сюда и как вообще обстоит дело с ним? Заруцкий доехал до Стародуба, не отважился ехать дальше, остался там и не принес никакого ответа» [155]. Сама история с отсылкой гонцов из Тулы поставила в тупик даже выдающегося знатока истории болотниковского движения Ивана Ивановича Смирнова. Хотя он и ссылался на свидетельство Буссова о гонце по имени Iwan Martinowitz Sarutzki, но делал оговорку, что источники не позволяют определить, куда на самом деле отправлялись «эти посланцы Болотникова» [156].

Свидетельств об Иване Заруцком так мало, что известие Конрада Буссова приобретает особое значение. Можно легко увлечься рассказом «Московской хроники» и представить Заруцкого едва ли не инициатором всей интриги с объявлением Лжедмитрия II в Стародубе, сделать из казачьего предводителя одного из главных воевод самозванца уже с момента объявления нового Лжедмитрия [157]. По сведениям Буссова, Заруцкий вместе со всеми узнал в Стародубе о «спасении» царя Дмитрия. Как и все, сначала он обрадовался, что может, наконец, исполнить свою миссию, с которой направил его Болотников, однако ему сразу пришлось убедиться, что «это не прежний» Дмитрий. Заруцкий всё же не подал вида, а поклонился самозванцу как царю. Тот милостиво принял царские почести и немедленно приблизил к себе столь выгодного свидетеля, доказавшего стародубцам, что перед ними настоящий московский царь. Затем Иван Заруцкий еще раз удачно «подыграл» «царику», сразившись с ним в неком рыцарском турнире на глазах Стародубцев. Заруцкий, надо думать, опытный воин, легко опрокинул с коня бывшего Шкловского домашнего учителя, которого убедили объявить себя царем Дмитрием. Но когда все ринулись наказать обидчика московского «царя», тот раскрыл перед толпой свой предварительный уговор с Заруцким: оба якобы хотели испытать преданность Стародубцев царю Дмитрию [158]. Конрад Буссов передает те рассказы, которыми питались осажденные в Калуге войсками царя Василия Шуйского (где автор «Московской хроники» и оказался). В этих рассказах, конечно, преувеличивалась сила объявившегося самозванца, якобы немедленно пославшего свои войска на освобождение Тулы и Калуги. В действительности всё было по-другому. Участь осажденных была решена еще до того, как Лжедмитрий II успел набрать свою армию. Заруцкий смог избежать участи пленника и почти сразу оказался в окружении нового самозванца, поэтому молва приписывала ему столь видную роль и при появлении Лжедмитрия II.

Поход самозванца из Стародуба к Брянску осенью 1607 года не дал царю Василию Шуйскому сполна насладиться плодами своей победы над Болотниковым. Уничтожив одного врага, он столкнулся с другим, которого поддержали уже не свои подданные, а наемные польско-литовские отряды и донские казаки во главе с Иваном Заруцким. Не полуфантастические рассказы Конрада Буссова, а прямое свидетельство ротмистра Николая Мархоцкого, участвовавшего в походах Московской войны, должно быть принято во внимание в первую очередь. В своих записках он вспоминал, как в Орел к самозваному царю пришел большой отряд донских казаков в пять тысяч человек под командованием атамана Заруцкого [159]. «Царь Дмитрий» зимовал в Орле начиная с 6 (16) января 1608 года. Мархоцкий, в отличие от других авторов, писал не понаслышке, а о том, чему был сам свидетелем. В тот момент он служил под командой князя Романа Ружинского, пришедшего в Кромы 20 (30) марта и избранного после этого новым гетманом войска самозванца [160]. Рядом с ним и встал предводитель донцов — Заруцкий (то же позднее сообщал другой хорошо информированный в русских делах наблюдатель, гетман Станислав Жолкевский). Таким образом, уверенно можно говорить лишь о том, что началом большой политической карьеры Ивана Заруцкого стала служба новому «царю Дмитрию» с первых месяцев 1608 года.