Сергей Кредов - Дзержинский

Тамбов. Банда в 1500 конных с пулеметами в селе Лукиловка окружила отряд т. Ефимова (340 штыков, три пулемета, одно орудие). После продолжительного боя на улицах деревни отряд был захвачен бандитами в плен. Приняты меры к освобождению отряда».

...Политические противники готовятся к реваншу. Эти не упустят возможности сыграть на промахах советской власти.

«Кострома. По губернии проходят уездные съезды Советов. Настроение на съездах бурное, резолюции коммунистов отклоняются. Эсеры на съездах пользуются большой симпатией.

Оренбург. Население считает коммунистов шкурниками.

Астрахань. Усиливается деятельность правых социалистических партий. На некоторых предприятиях количество эсеров превышает состав коммунистов. В уездах, охваченных бандитизмом, Советская власть не работает. Отмечены случаи бандитской работы членов Совета.

Псков. Замечается работа правых эсеров среди крестьян. Среди молодежи наблюдается уклон к анархизму».

...Но кое-где просматриваются первые успехи новой политики, провозглашенной весной 1921 года.

«Тула. Рабочие из крестьян интересуются размерами продналога. Говорят, что если власть исполнит постановление X съезда, крестьянство пойдет на защиту Советской республики.

Тюмень. Настроение крестьян пригородных областей в связи с опубликованием декрета о продналоге улучшилось. Крестьяне обещают засеять всю землю и заставить работать лодырей.

Владимир. Бандитами в губревтрибунал прислано письмо с просьбой об амнистии.

Рязань. Отношение крестьян к продналогу доброжелательное. С начала кампании продуктов поступило 823 452 пуда».

...Значит, курс правильный. Надо дотерпеть, доставить продовольствие и семена любой ценой.

Вероятно, находясь под впечатлением сообщений, поступающих из губерний, охваченных голодом, «наркомпуть» отправляет своему заместителю Серебрякову письмо — из Новониколаевска, 1 февраля. В нем такие строки:

«Красная Армия, видящая, как сажают раздетых в подвал и в снег, как выгоняют из домов, как забирают все, разложилась. Необходимо прислать сюда товарищей, бывших в голодных местах, чтобы они рассказали красноармейцам ужасы голода, чтобы в их душах померкли ужасы продналога в Сибири и поняли, что так надо поступать. Иначе ведь армия наша крестьянская не вылечится от виденных ею образов».

Дзержинский рассказывает о методах, которые по отношению к крестьянам применяют отряды Наркомата продовольствия. И он их одобряет: «Так надо поступать»... Раньше в нем не наблюдалась такая черствость и жестокость по отношению к беднякам. Однако выводы делать рано.

Познавательно бывает полистать сборник сводок ВЧК. Среди них обнаруживаем депешу Омской ЧК, отправленную в Центр 11 февраля. В ней в знакомых выражениях описываются методы продотрядов. Но теперь они решительно осуждаются! Можно считать, что это пишет сам Дзержинский, ведь он находится в Омске; мимо него это сообщение пройти не могло:

«Бесчинства продработников в губернии достигают совершенно невероятных размеров. Повсеместно арестованных крестьян сажают в холодные амбары, бьют нагайками и угрожают расстрелом...»

И дальше — о том, как мужиков и баб избивали, бросали в снег, топтали лошадьми... Вывод: положение крестьян катастрофическое, они собирают милостыню, меняют имущество на хлеб. Эту практику надо немедленно прекращать.

Вероятно, увидел своими глазами и ужаснулся. К истории с письмом Дзержинского Серебрякову следует добавить финал для объективности.

...14 января нарком путей сообщений выступил с обращением к железнодорожникам Сибири:

«Продналоговая кампания в Сибири идет к концу. Хлеб и мясо подвезены к станциям для погрузки. Но задание республики по вывозке продовольствия из Сибири не выполняется. Хлеб ссыпается в колодцы из прессованного сена и, если его не вывезти, может загореться и запреть. В декабре грузилось и вывозилось меньше 20 процентов нормы. Опасность сгноить мясо на дороге заставила центр прекратить заготовку мяса. Рабочие и служащие железных дорог Сибири! От работы вашей зависит судьба всей республики. IX съезд Советов раскрыл перед страной бездну отчаяния голодающих Поволжья, где только один из 10 голодающих получает пока сколько-нибудь достаточную помощь; от вашей работы зависит накормить еще 9...»

Как почти всегда бывает с Дзержинским, выехав в командировку, он принимает решение задержаться. «Среди моих товарищей и сотрудников заметно желание вернуться поскорее, — сообщает он жене. — Их измучила непрерывная работа и оторванность от семей. Я должен был обратиться к ним с напоминанием, что Москва ожидает не нас, а хлеб от нас».

Нарком и специалисты из его группы формировали железнодорожные составы, обеспечивали ремонт путей, очистку их от снежных заносов. Лучших путейцев поощряли выдачей обмундирования, которое привезли с собой аж в четырех вагонах. За два месяца в Поволжье и промышленные центры республики они отправили два с половиной миллиона пудов продовольствия. Меньше, чем предполагали, но все-таки.

В Сибири Феликс Эдмундович сделал для себя одно открытие. Оказывается, «буржуазные специалисты», с которыми он трудился в одной команде, могут работать не только качественно, но и самоотверженно, истинно по-большевистски. И не обязательно им для этого совать наган под ребро. Незадолго до возвращения он сообщал жене: «Мы сжились друг с другом... И я вижу, как здесь без комиссаров и специалисты становятся иными. Институт комиссаров у нас в НКПС уже изжил себя, и надо будет ликвидировать его поскорее».

Действительно, службу комиссаров, оставшуюся в НКПС со времен Гражданской войны, уже в марте 1922 года упразднили.

Поднять на должную высоту одну отрасль народного хозяйства, не развивая других отраслей, нельзя. В этом убедился «наркомпуть» Дзержинский. Пытаясь организовать производство средств транспорта, запасных частей, он часто бывает на металлургических предприятиях в Донбассе. К концу 1923 года Феликс Эдмундович считается специалистом в области металлургии, ключевой тогда отрасли промышленности. Поэтому его назначение на еще более важный хозяйственный пост не станет случайным.

Безусым юношей Феликс Дзержинский писал сестре Альдоне:

«Собственных детей я не мог бы любить больше, чем несобственных. В особенно тяжкие минуты я мечтаю о том, что я взял какого-либо ребенка, подкидыша, и ношусь с ним, и нам хорошо».

Думы о сыне, племянниках смягчали суровость его души. Из Московской губернской тюрьмы в мае 1916 года он обращался к «милому Ясику»:

«Я получил твои слова, которые ты мне послал с Губель, с высокой горы. Они, как маленькие птички, летели ко мне и долетели. Они теперь со мной в камере моей. Да, мой милый, когда я вернусь, мы пойдем и на еще более высокую гору, высоко, высоко, туда, где тучи ходят, где белая шапка снега покрывает верхушку горы, где орлы вьют свои гнезда. И оттуда будем смотреть вниз, и вся жизнь будет перед нашими глазами. Мы будем слушать всю музыку — и пчел, и цветов, и деревьев, и птичек, и звон колокольчиков, а потом дома будем слушать, как мамуся играет; а мы будем тогда тихо сидеть и молчать, чтобы не помешать, — только слушать».