Александр Майсурян - Другой Ленин

Так оно и было: широта улиц облегчала войскам борьбу с народными восстаниями…

Один из товарищей Ленина вспоминал, как в Лувре у статуи Ники Самофракийской тот шепотом говорил ему: «Смотрите… на это чудо древней эллинской культуры. Изумительное, нечеловеческое создание!..»

В годы первой русской революции Ленин однажды заночевал в квартире, где была целая коллекция хороших изданий о лучших художниках мира. Владимир Ильич так заинтересовался этими книгами, что просидел над ними ночь напролет. Наутро он заметил Луначарскому: «Какая увлекательная область — история искусства… Вчера до утра не мог заснуть, все рассматривал одну книгу за другой. И досадно мне стало, что у меня не было и не будет времени заняться искусством».

После Октября в Советской республике победили самые передовые направления искусства: кубизм, футуризм… В 1922 году в московском альманахе «Шиповник» искусствовед Абрам Эфрос так описывал эту победу: «Футуризм стал официальным искусством новой России… Футуризм шел по всей Руси как бы на гребне советских декретов, ворошивших снизу доверху старый быт и наполнявших паникой. «…К 1-му мая украсить город формами нового революционного искусства… старое буржуазное искусство отменено революцией… пролетариату не нужна реалистическая жвачка…» — приблизительно так гласили выступления местных «ИЗО». На площадях поднялись гипсовые, прилежно раскошенные, старательно деформированные по левым канонам, Марксы и Ленины… революционные надписи были разорваны на ряд кусков и перетасованы, как детские кубики: влево, вправо, вверх, вниз: в зале Народного дома в Пензе, где я бывал в эти годы, лозунг: «Да здравствует Советская Республика» был идеально разнесен по две-три буквы по всем четырем стенам и по потолку, так что его можно было не столько прочесть, сколько угадать, но и эти отдельные буквы наполовину поглощались, наполовину выбрасывались на поверхность цветных геометрических фигур, покрывавших зал. А на другом конце Федерации, в Витебске, Марк Шагал (комиссар Марк Шагал!) расписал все вывески шагалесками и поднял над городом стяг, изображающий его, Шагала, на зеленой лошади, парящего над Витебском и трубящего в рог: «Шагал — Витебску».

Независимый (близкий к либеральной оппозиции) журнал «Вестник литературы» в 1919 году возмущался тем, что в первую годовщину Октября «столичные улицы были испакощены футуристскими плакатами, изображавшими уродливые, перекошенные тела и зеленые физиономии геометрических людей с вывихнутыми ногами в сочетании с какими-то военными доспехами и предметами кухонного и домашнего обихода».

Владимир Ильич по этому вопросу тоже оставался в «оппозиции». «Кому нужны эти формы, которые зрителю ничего не говорят?» — риторически спрашивал он. Существует легенда, что еще до революции художники-дадаисты в разговорах упрекали его:

— Отчего вы недостаточно радикальны?

— Я радикален настолько, — возражал Ленин, — насколько радикальна сама действительность.

В 1920 году Ленин говорил о своих взглядах Кларе Цеткин: «Мы чересчур большие «ниспровергатели в живописи». Почему надо преклоняться перед новым, как перед богом, которому надо покориться только потому, что «это ново»? Бессмыслица, сплошная бессмыслица!.. Я же имею смелость заявить себя «варваром». Я не в силах считать произведения экспрессионизма, футуризма, кубизма и прочих «измов» высшим проявлением художественного гения. Я их не понимаю. Я не испытываю от них никакой радости».

Его собеседница согласилась и заметила, что не понимает, зачем тело человека изображать как «какой-то мягкий бесформенный мешок, поставленный на двух ходулях, с двумя вилками по пяти зубцов в каждой». «Ленин от души расхохотался», — вспоминала она.

— Да, дорогая Клара, — сказал он, — ничего не поделаешь, мы оба старые. Для нас достаточно, что мы, по крайней мере в революции, остаемся молодыми и находимся в первых рядах. За новым искусством нам не угнаться, мы будем ковылять позади.

Вместо красок художники творили теперь самыми неожиданными подручными материалами. На карикатуре в «Московском звонаре» летом 1918 года живописец с палитрой в руках, задумчиво покусывая кончик кисти, говорит: «Напишу-ка самую дорогую в России картину; рисовать буду гуталином и хлебным мякишем на сливочном масле и изображу настоящую французскую булку!..»

В 1921 году один художник показывал Ленину свою картину — выкрашенную в белый цвет фанеру, к которой он приклеил тарелку, вилку, нож, а к тарелке — две сухие рыбы, покрашенные в золотистый цвет. Владимир Ильич сказал, указывая на рыб:

— Это не искусство, а бессмысленное расточительство.

Автор вскочил на стол и поднял картину над головой:

— Посмотрите теперь, товарищ Ленин.

Владимир Ильич не нашёл никаких изменений.

— Товарищ Ленин не понимает этого! — разочарованно воскликнул художник.

— Возможно, что я и не понимаю этого, — ответил Ленин, — но если рыбу, нарисованную на полотне, не считают искусством, тогда и приклеенная на тарелку она не может быть таковым и не может питать ни ум, ни желудок. Подумайте об этом хорошо… Подумайте…

Германский коммунист Фриц Геккерт рассказывал о таком эпизоде: «В гостинице «Континенталь» была устроена маленькая выставка так называемых «революционных» художников. Там фигурировало на фоне пестрой мазни всякое старое тряпье, черепки, кусок печной трубы и т. п., прибитые к полотнам, — и вся эта ерунда должна была представлять новое искусство. Я был просто возмущен… Ленин, стоя сзади меня и покачивая головой, сказал мне:

— Вот видите, товарищ Геккерт, и у нас такое бывает!»

1 мая 1920 года Ленин посетил выставку проектов памятников, которые должны были заменить свергнутую фигуру Александра III возле храма Христа Спасителя. Ленин спросил, осматривая скульптуры:

— Это футуризм?

— По всей вероятности, — отвечал Луначарский.

— Я тут ничего не понимаю, — кротко сказал Владимир Ильич, — спросите Луначарского.

Нарком просвещения сказал, что не видит ни одного достойного памятника. Ленин обрадовался:

— А я думал, что вы поставите какое-нибудь футуристическое чучело.

Владимир Ильич пришел в негодование, когда на Первомай художники-футуристы раскрасили яркими красками вековые липы вокруг Кремля. Их стволы и ветви стали красными, синими, лиловыми… Так изуродовать его любимые деревья!

«Кто разрешил, — возмущался он, — кто позволил сделать это издевательство над деревьями Александровского сада, которые окрашены в фиолетовый, красный и малиновый цвета?..»

Владимир Ильич потребовал «смыть эту паршивую краску с очаровательных деревьев». Увы, сделать это было невозможно: краска уже въелась в древесную кору и постепенно сходила с лип еще несколько лет.