Иван Миронов - Замурованные. Хроники Кремлёвского централа

— Ну и?

— Блатные разобрались… Не прошел у ментов этот номер.

— Женат?

— Три года. Только ребенка решили завести и на вот…

Любопытный парень этот банкир. На вид типичный «ботаник», тщедушный очкарик. Таких обычно шпыняют в школе, не любят бабы, не уважают мужики. В свои тридцать шесть он выглядит так, как, наверное, выглядел и в двадцать шесть, и в шестнадцать. Самые любимые его воспоминания — путешествия по Европе за рулем, самые теплые — работа проводником поезда «Москва — Владивосток». По взглядам, как и всякий банкир, — либерал, но либерализм Френкеля — это прежде всего свобода рынка. От политики отчужден, хотя благодаря редкой памяти и интересующейся натуре о ней блестяще осведомлен.

Спрашивает вдруг:

— Вань, я похож на еврея?

Интересный вопрос от банкира по фамилии Френкель, по отчеству Ефимович.

— А как же! Ефимыч! — ответил я.

— Странно, — растянул тот. — А я ведь себя к евреям не отношу. У меня только дед по отцу еврей.

К своему положению Алексей относится так же неожиданно, как и к национальности.

— Для меня тюрьма — это приключение, путешествие в затерянный мир. Да, в каждой сложной ситуации нужно уметь находить свои удовольствия.

Его закрыли 11 января, ровно на месяц позже, чем меня. Закинули на Бутырку, в большую хату — на 15–20 человек. Менты думали сломать — не сломали. Привезли сюда, в ИЗ-99/1 на постоянное место жительства.

Воли и дисциплины в этом путешественнике по затерянным мирам российского бытия хватит на роту спецназа. Вечная улыбка, близорукий прищур сквозь очки, из самых негативных чувств — удивление и растерянность. С вертухаями исключительно на «вы»: «будьте любезны», «спасибо», «здрасьте». Просидев семь месяцев в тюрьме, Алексей сумел не только не поднахвататься каторжанских манер, словечек, вычурной арестантской тоски, но, словно назло судьбе и неписаному тюремному уставу, упорно сохранял в себе свое вольное «я». Воронок он называет автобусом, шконку — кроваткой, камеру — номером, допросы — встречами, все процессуальные действия — работой. Единственные, кому достается от Френкеля, так это цирики, которых он зовет «звероящерами» и «насекомыми». С присущей ему интеллигентностью Алексей никогда не спорит, он лишь высказывает свою точку зрения, всегда соглашаясь с логикой. Злобы и ненависти в нем ни грамма, о своих врагах, о ментах, прокурорах, судьях отзывается с иронией, порой даже с сочувствием. Иными словами, Френкель человек порядочный или очень натурально его изображающий. Хотя в тюрьме, если надел маску, рано или поздно она непременно сползет.

…Целый день идет дождь. На прогулке дали большой дворик. Впервые за неделю я побегал. Френкель, терпеливо дождавшись, пока закончу, стал сам наматывать круги. Бегает он на счет, борясь с собственными рекордами. Последний у него — четыреста кругов.

…В хате тишина, только мерно работает вытяжка. Хочется спать, банкир на ознакомке. Я улетел на свою верхнюю шконку — прямо на уровне решки. Отчего-то стало вдруг по-вольному радостно, нахлынули забытые чувства, голову закружило умиротворение. Отчего? Прямо с подушки, сквозь решетки и открытую форточку между ними я вижу улицу, зелень, крыши домов, но все не то, близко, рядом, но не то, это уже все было… Может, дождь? Небрежной рябью мазков сошедший с полотен Моне… Но небо плачет уже вторую неделю. И все-таки это ближе, теплее. Вдруг обжигает. Все! Нашел! Я слышу дождь! Прекрасная музыка, которая не играла в ушах с прошлой осени. Я и не мог ее слышать из-за особенности расположения окон в камерах, где прежде сидел. Здесь же, на пятом этаже, прямо под решкой раскинулась цинковая кровля дурдома, издававшая звуки торжественней и благозвучней любого музыкального оркестра.

С утра Френкеля забрали на суд. У него продленка. Сутки подряд он писал текст своего выступления, практически не спал. Работоспособность и упорство у него колоссальные.

На прогулке вдоволь набегался, в хате облился холодной водой, прямо к завтраку принесли газеты. Чем не жизнь?! Полистав прессу, завалился на шконку, ночью толком не спал. Под накатывающий сквозь форточку ветерок засыпается здесь быстро. Часа в четыре застучали тормоза.

«Собираемся с вещами». Сопоставив факты, прихожу к выводу, что перекидывают на общую тюрьму. В таком случае к полуночи смогу хлопнуть боевые сто грамм и услышать родные голоса, пусть даже и по телефону.

Упаковавшись, черкнув сокамернику прощальную записку, перекусив на дорожку, сообщаю продольному о готовности на этап. Через двадцать минут вывели, под вой «кукушки» повели вниз. Ура! Срываюсь с заморозки! На четвертом этаже сидят баландеры, третий этаж — для нас, обвиняемых, но он вроде как под ремонтом. Но маршрут этапа обрывается именно здесь. Пятнистая сутулая спина остановилась возле хаты 303. Синие обшарпанные стены, облезлая краска на сером металле тормозов с середины января успели подзабыться.

Вещи перенес за три ходки. К этому времени соседние камеры на пятом этаже уже сиротливо распахнуты. Похоже, разгружают этаж. С учетом того, что пятый этаж недавно из-под ремонта, значит, расчищают или под чей-то массовый заезд, или для переоснащения аппаратурой.

Новое мое прибежище четырехместная 303-я — в ужасном состоянии. Штукатурка пузырится от влаги, трубы гнилые и ржавые, вентиляция гудит, как вертолет, и работает в обратную сторону. Верхнюю и нижнюю шконки уже подобрали два пассажира. Один совсем молодой, на вид лет семнадцати — восемнадцати, другому слегка за тридцать, сухой, с рельефной мускулатурой, с явным прибалтийским акцентом. Хлопцы заехали передо мной, поэтому разруха в хате вполне оправдана.

Судя по всему, камера давно нежилая. Повсюду пыль, черный налет на стенах, слепая от грязи форточка. Решка стандартная для третьего этажа: окно замуровано матовыми блоками, с правой стороны вморожена форточка, помимо основной решетки снаружи прикрыта металлической сеткой. Ни занавески на дальняке, ни сушильных веревок, ни крышки на унитазе. Ни холодильника, ни телевизора. В электрочайнике — толстый слой ржи и накипи. Пожитки новых соседей беспорядочно украшают унылый пейзаж.

Подростка зовут Пашей Скачевским, ждет суда за убийство гендиректора страховой компании Карена Абрамяна. Атлет представился Сашей, сидит по 228-й.

Слух меня не подвел: Саша Золин, будучи русским, действительно гражданин Латвии. С его слов вырисовывается смешная и малоправдивая история. Якобы Сашин одноклассник отбывал пожизненный срок в Эквадоре, и спустя пять лет ему представилась возможность совершить побег — за 20 тысяч долларов вертухай обещался вывести его за ворота. «Или на следующей неделе, или никогда». Одержимый идеей спасения товарища, Саша подписался под халтуру — доставить из Питера в Москву кило кокаина. Дальше как в криминальной хронике: поставщики «дури» оказались мусорами. Вот и приходится Саше уже пять месяцев вместо культурных любоваться тюремными достопримечательностями столицы. Оккупировав верхний шконарик, я погрузился в тягостную дремоту. Сон не шел. Чтобы не теребить душу, надо срочно заглушить нахлынувшую тоску. Заварили чай, достали сушки и шоколад. Затем по плану: кто из какой хаты, кто с кем сидел…