Микола Садкович - Мадам Любовь

Страшно. Боюсь домой идти. Вдруг санитарка Салухова про меня что-нибудь наболтала и на моей квартире засада сидит? Кроме как к Гале, идти некуда. Но и это страшно. Что бы мне раньше знать да посоветоваться?

На всякий случай надо предупредить тех, кто еще не выявлен полицией, всякую связь со мной временно прекратить. Придется начинать все сначала, с новыми, малознакомыми людьми.

Конечно, с Галиной помощью будет легче, да и у меня самой кое-кто был на примете... Как раз мы проходили по переулку, где в красном кирпичном домике, бывшей бакалейной лавочке, жил старик профессор с женой. Оба милые, добрые, всегда такие приветливые. Меня с ними познакомила Владислава Юрьевна. Они уже работали с нами... Гале я сказала:

- Иди потихоньку, я тут во двор забегу, а у скверика встретимся.

Она, конечно, сразу догадалась, что я не хочу открыть ей чей-то адрес. И обижаться тут нечего. Сама она поступила бы так же.

Придет время - откроемся друг другу до конца...

Я перебежала через уличку, постучала в дверь. Рядом, в широком, наполовину забитом фанерой окне, мелькнула седая голова жены профессора. Потом дверь приоткрылась, и рука подала мне кусок хлеба. Как нищей...

- Марья Васильевна, вы не узнали меня?

Она как-то неестественно громко ответила:

- Голубонька, у самих нет ничего... Бог подаст, проходи...

С силой закрыла дверь, лязгнув запором.

Я осталась у крыльца, держа в руке милостыню.

Галя ждала не у сквера, а за углом. Верно, я выглядела достаточно глупо. Галя засмеялась:

- Что это ты будто жабу глотнула?

- Вот... подали... - я протянула ей хлеб, думая, как бы посмешней рассказать про свое нищенство.

Но Галя взяла хлеб, пощупала и сразу стала серьезной.

- А ну отойдем подальше... Посидим, перекусим.

Зайдя в сквер, мы сели на каменную, в воробьиных пятнах скамейку. Переждав двух-трех прохожих, Галя разломила хлеб. Чему-то улыбнулась и подала мне половину куска.

- Ешь, догадливая твоя головушка...

Только тут я все поняла. В хлебе торчала свернутая трубочкой записка:

"Влади нет. За нами следят. К нам не ходите".

Галю это, мне показалось, даже обрадовало.

- Ничего, - успокаивала она. - Вместе скоро дело наладим. И людей подберем и адреса организуем. Пойдем-ка домой, перекусим да выспимся. Утро вечера мудренее.

- А ты домой не боишься идти? Может, сначала надо проверить.

- Боялась кума до кума ходить, - ответила Галя, вернувшись к своему городскому тону, - а ко мне сами кумовья ходят. Я у них проверена-перепроверена.

Мы поднялись по темной скрипучей деревянной лестнице. Галя жила на втором этаже. И только открыли дверь в ее комнату, как увидели "кума".

Одетый во все кожаное, в куртку и галифе, на диванчике сидел незнакомый мужчина. С пола поднялась овчарка и зарычала на нас.

- Лежать! - приказал мужчина, потянув поводок.

Не вставая с дивана, заговорил скрипучим голосом:

- Заходите, заходите... мы вас давно поджидаем.

Лицо наглое, насмешливое, под носом усики, как, извини, две сопли. Ну, думаю, и кавалеры же у Галочки.

- Вы откуда? - спросила Галя, разматывая платок.

- Погоди, не раздевайся, - остановил ее мужчина. - Этот кто тебе? - Он ткнул пальцем в висевшую над диваном фотографию ее дружка из украинского батальона.

- Муж...

- Ага, муж объелся груш. По тебе соскучился, просил быстрей привезти и адресок самолично выдал... Вот так.

Разглядывая меня, он поднялся с дивана, удерживая на поводу мелко вздрагивающую, готовую броситься на нас овчарку.

- А эта баба откуда?

- Из деревни, - спокойно ответила Галя, - переночевать попросилась. Завтра к доктору собирается.

- Ага, к доктору, - ухмыльнулся мужчина. - Дадим ей доктора.

В это время вошел второй полицейский. О том, что они из полиции, догадаться было не трудно. Второй принес какие-то покупки, из кармана торчала бутылка немецкой водки.

- Тут уже птичка! - обрадовался второй.

- Тут. Задерживаться не будем, - заторопился первый, - потом перекусим.

Второй вопросительно посмотрел на меня.

- Захватим и ее - от прибыли голова не болит...

Меня шатнуло, словно ударило взрывной волной. Так глупо попасться... Я схватилась за живот.

- Паночки мои, я ж хворая, пустите вы меня к доктору... Я ж не дойду... Животом хвораю... Мне б до ветру...

Полицейский хмыкнул, приказал второму:

- Отведи ее в нужник, а то от страху обделается. - И погрозил мне: Только не вздумай чего... А то у нас быстро допрыгаешься.

- Ай, что вы, паночки... Дзякую вам...

Я поспешила в уборную. Полицейский остался у двери.

Напомню: у меня под юбкой были зашиты адреса явок и клички связных. Пришлось все уничтожить. Оставила только справку к врачу. Пусть теперь обыскивают.

- Ишь повеселела, - сказал полицейский, когда я вернулась.

Галя держалась спокойно. Она даже попросила у полицая закурить. Так с сигаретой во рту и покинула свою уютную, нарядно прибранную комнатку.

Вели нас по темной пустынной улице. Впереди мы двое, позади полицаи с собакой. Разговаривать не разрешили. Я гадала: куда поведут? В городскую полицию или прямо в гестапо. Хорошо бы в полицию. Если удастся выдержать роль деревенской бабы, могут отправить в лагерь. На Широкую улицу или в Дрозды. Теплилась надежда - наши поговаривали о нападении на один из лагерей. Партизаны не раз уж освобождали лагерных заключенных.

Возле городской управы полицаи разделились: тот, что с собакой, увел Галю дальше, а другой толкнул меня в ворота полицейского двора.

II

С юга возвращались птицы. На вечерних зорях тянули призрачные силуэты длинноносых вальдшнепов. Таял, растворяясь в сумерках, их любовный посвист и тихое, призывное "ках... каханье...".

По ночам тугое гудение крыльев приносили первые стайки уток. Хмелел воздух, наполняясь запахом талого снега, сладкой прелостью желтой, прошлогодней осоки и набухших лезвий аира. Наливалась соком верба. В ночных дозорах томились пожилые колхозники, засев где-либо с напарником у гати или мостка. Нестерпимо им было слышать дыхание теплевшей земли. Руки сжимали винтовку, а в ладонях грелись, вызывая зуд, отполированные рукоятки плуга.

И думы, и тихий шепот бесед шел вслед за солнцем, по кругу крестьянских забот.

- За Каменицей небось просыхать уже начало... Через недельку можно почать...

- Отпроситься бы зараз на пару деньков, поглядеть, как там бабы одни...

- Сдурел ты, сосед... Тут через пару деньков такое начнется...

Началось все с тех же птиц. Четырнадцатого апреля, в стародорожских и любанских лесах, на мшистых полянах неумолчно токовали косачи. Глухое бормотание тетеревиных бойцов еще затемно слышали партизаны, расходясь с базовых деревень по лесным тропинкам, к скрытым местам обороны. Шли, не пугая птиц, тихо. И вдруг при рассвете, когда надо бы с полной силой отдаться борьбе за нежно квоктавшую серую самку, умолкли тока.