Джон Паркер - Британские командос 1940-2000

По-моему, большинство верило, что война скоро закончится. Я лично не задумывался о политических последствиях. Я из простой рабочей семьи, и у меня нет твердых политических убеждений; в то время я считал политиков профессионалами, выполнявшими свою работу. Пожалуй, в целом, я был антикоммунистом, но никогда особо не вникал в суть. Просто среди моих сверстников существовало мнение, что коммунисты хотят завоевать весь мир. Была еще одна причина: мой брат служил в ВВС и в Сингапуре попал в плен к японцам, работал на железной дороге в Сиаме. Три года он пробыл в плену. Он выжил, еле выжил. И я помню наши разговоры, когда он вернулся домой. Он не любил вспоминать, но иногда рассказывал кое-что: их избивали, а со своими собственными солдатами японцы обращались почти так же жестоко, как с военнопленными. Думаю, по многим вопросам у него было более объективное мнение, чем у газетчиков. Он не любил японцев; он их ненавидел, но имел свою точку зрения. Он как-то случайно обмолвился, что корейцы в японской армии были еще более свирепыми и жестокими, чем японцы. Настоящие садисты.

Так что, когда я приехал на Дальний Восток, я уже не любил корейцев, и для меня мое отношение было гораздо важнее политических взглядов. Из учебного лагеря коммандос мы в гражданской одежде вылетели в Японию. Предполагалось, что наши перемещения — строжайшая тайна, но, когда мы в гражданском прибыли в Лондон, на наших сумках были надписи «RM Commando». Двумя группами мы вылетели из лондонского аэропорта с остановкой в Каире. Если бы кто-нибудь начал задавать нам вопросы, надо было сказать, что мы — футбольная команда. Мы прибыли в американский армейский лагерь, «Лагерь Макгилл», и переоделись в летнюю камуфляжную форму. Там мы учились пользоваться американским оружием и десантироваться с подводных лодок и транспортных судов.

Мы начали совершать рейды, еще базируясь в Японии. Я был на американском корабле «Басс». Обычно в час или два ночи, милях в пяти от берега, в море сбрасывали наши резиновые лодки и привязывали их к моторке, которая тащила их дальше. Милях в двух или трех от берега мы начинали грести сами. Как правило, в рейд отправлялись три-четыре лодки по шесть-восемь человек в каждой. Мы были легко вооружены, самое серьезное оружие— автоматические винтовки Браунинга. Рейды были хорошо спланированы и согласованы между нашими офицерами и американцами. Мы всегда получали четкие инструкции; в основном наши цели были очень важными и недоступными для авиации.

Обычно мы посылали на разведку одного или двоих, и они сигнализировали нам с берега, что можно высаживаться. Мы десантировались, минировали тоннели, железнодорожные мосты и скрывались еще до взрывов. Если в таких рейдах мы встречали сопротивление, то стреляли на поражение. Мы отплывали восьмером и возвращались восьмером в лодке; для пленных не было места, разве что нам давали особый приказ. Как-то на берегу при отходе мы встретили гражданских лиц и просто связали их, чтобы они смогли освободиться позже.

Так мы воевали до октября 1950 года. Затем коммандос послали в материковую Корею. Американцы и южные корейцы наступали на север, и казалось, что война скоро закончится. Все коммандос присоединились к 1 — й дивизии морской пехоты США. Еще было не ясно, вступили ли в войну китайцы, а если вступили, то в каком масштабе. Было много слухов. Мне дали понять, что нас зашлют в тыл врага налегке, а припасы будут сбрасывать с воздуха. Наша задача — оценка участия в войне китайцев, то есть сбор разведданных.

В составе автоколонны мы направлялись на ссверо-восток Кореи к Чункхенскому водохранилищу. С нами была и американская моторизованная часть — 7-й кавалерийский полк. Грузовиков тридцать с авангардом из танков двигались по очень узкой дороге в долине, вокруг лежал глубокий снег, и вдруг начался налет. Сначала падали отдельные снаряды, потом обстрел усилился. Корейцы и китайцы окопались в горах, а мы были легкими мишенями. Из минометов они подбили головные и замыкающие грузовики, эффективно заблокировав пути вперед и назад, а потом стали постепенно приближать огонь к центру колонны. Мало кому из наших удалось пробиться; последние двадцать грузовиков попали в ловушку. И я там оказался. Нам приказали покинуть грузовики и нырнуть в придорожную канаву. Остававшийся невидимым враг усилил огонь, мы отстреливались. Царили хаос и всеобщее замешательство. Сражение длилось 17 часов, еще долго после наступления темноты. С нами был один офицер морской пехоты, но и он не знал, что делать. Я несколько раз пытался связаться с кем-нибудь по рации, но никто не отвечал.

Офицер пришел в себя и спросил, кто хочет попробовать прорваться. Я хорошо понимал безвыходность нашего положения и решил рискнуть. Нас, добровольцев, вызвалось человек двенадцать. Где ползком, где бегом мы добрались по канаве до восточного конца дороги, а дальше надо было преодолеть, по меньшей мере, 200 ярдов открытого пространства. Сугробов намело в некоторых местах высотой до шести футов. Взрывались мины, горели грузовики, повсюду лежали раненые и убитые. Мы решили бежать через открытую местность по одному с интервалами в десять секунд. Первые шесть или восемь человек прорвались, я был в последней тройке, и, когда пришел наш черед, китайцы нас заметили. Мы бросились бежать, а они перенесли весь огонь на нас. Как будто мы попали в осиное гнездо, вокруг свистели пули. Мы распластались на снегу, надеясь позже снова броситься вперед. Так мы лежали, наверное, час, а когда добрались наконец до безопасного места, обнаружили, что остальные уже ушли. Мы пошли гуськом вдоль реки. Вскоре раздался одиночный выстрел, и наш командир упал. Когда мы к нему подбежали, он был уже мертв. Мы услышали голоса и бросились в укрытие, но скоро поняли, что говорят американцы. Они просто увидели приближающуюся фигуру и открыли огонь. Можно понять, ведь командир был в зеленом берете, а не в американской стальной каске. Я со злостью выкрикнул, что они убили моего товарища, и осторожно вышел. Меня встретили американский капитан и два сержанта из окопавшейся у реки американской части. Я спросил американского капитана, не видел ли он наших парней. Не видел. К тому времени стрельба утихла, и они предложили нам остаться с ними до рассвета. Моя одежда замерзла и стояла колом, потому что нам пришлось идти по пояс в воде.

На рассвете началось движение. Я спустился с холма и наткнулся на одного из наших водителей. Его ранило в бедро, и он уполз в безопасное место. Встав на колени, с винтовкой на плече, я перевязывал его рану. Раздался шум. Я обернулся, увидел южнокорейского солдата, но проигнорировал его. Он что-то выкрикнул, вроде бы приказ, а потом ткнул меня своей винтовкой. Я вскочил и уже хотел разделаться с ним, когда один из американцев крикнул сверху: «Эй, приятель, лучше брось винтовку. Мы сдались». Оказывается, нас окружили. Я крикнул в ответ: «Ну, большое спасибо. Могли бы и раньше сказать, черт вас всех побери!»