Владимир Лапин - Цицианов

В состав российского дворянства были включены остзейское рыцарство, польские магнаты и шляхта, украинская казачья старшина, бессарабские бояре, грузинские тавады и азнауры, финляндские дворяне, мусульманские князья, ханы, беки, агалары и другие категории национальной знати [59]. Это было не одномоментное событие. Остзейцы и финляндцы получили соответствующие права сразу после присоединения Прибалтики и Финляндии к России, на Украине этот процесс растянулся на несколько лет [60]. В Польше и Литве права потомственного дворянства получили магнаты, а многочисленной шляхте пришлось выдержать многолетнюю борьбу за свои привилегии. Вплоть до начала XX века правовое положение значительной части грузинской знати оставалось неопределенным, несмотря на то что еще в 1827 году указом от 24 марта Николай I уравнял ее с российским дворянством. В Кахетии, Имеретии и Гурии необходимые мероприятия были проведены еще в первой половине XIX столетия, в Мингрелии этот процесс затянулся и не был завершен к 1917 году. При определении на службу грузинских дворян власти столкнулись с отлаженным подпольным производством дворянских грамот, различавшихся уровнем изготовления: от грубейших подделок, когда имена царей не соответствовали годам их правления, до шедевров, практически неотличимых от подлинников [61]. До 1917 года не была уравнена в правах с потомственным дворянством и кавказская мусульманская знать, хотя фактически с самого момента присоединения этого края к России туземная элита пользовалась правами дворянства при поступлении на государственную службу. В таком же положении находились калмыцкие нойоны и осетинская знать — бадилаты, алдары, таубии [62]. Это говорит о том, что картина правового поля определения на военную службу была довольно пестрой. Несмотря на отсутствие полной определенности в правах, туземное дворянство могло поступать на военную службу на правах дворянства. Другое дело, что оно далеко не всегда таковым правом пользовалось. Особенно это касается мусульман — согласно переписи 1897 года ислам исповедовало около пяти процентов потомственных дворян. В составе же офицерского корпуса мусульман насчитывались буквально единицы. Исключение составляли азербайджанские ханы и беки, которые охотно шли в армию и зачастую делали блестящую карьеру.

Местная знать сохраняла значительное влияние на соотечественников, и ее привязанность к короне присягой, карьерой, жалованьем и дополнительным авторитетом, который приобретал каждый обладатель мундира, была очень значима для сохранения спокойствия. Не меньшее, а во многих регионах и большее значение имело то обстоятельство, что социальная иерархия являлась производной от традиционной военной организации, и пожалование офицерских чинов, прохождение службы в милиции, казачьих или даже в регулярных войсках означало усиление контроля за жизнью тех обществ, лояльность которых вызывала опасения. В начале XX века надежными слугами престола на Кавказе считались те представители грузинской элиты, которые служили в армии — «разные отставные капитаны, прапорщики милиции со знаком военного ордена в петлице…» [63]. Это не было поколеблено даже тем, что в течение предшествовавшего, XIX столетия было немало примеров того, как лица, заслужившие чины и ордена, оказывались в рядах борцов с правительством. Так, подстрекателями беспорядков в 1829 году в Грузии в связи со слухами о введении там рекрутчины были офицеры русской службы, некие подполковник Аслан, капитан Луарсаб, поручик лейб-гвардии Казачьего полка Мамука, прапорщик Кайхосро, прапорщик Д. Цицианов, майор Н. Тарханов [64]. Правительство четко делило жителей Кавказа по принципу «надежности». Грузины и армяне даже при «сомнительных» документах об их принадлежности к дворянству мргли поступать в полки юнкерами и выслуживать за несколько месяцев обер-офицерский чин подобно тому, как это делали их русские собратья по сословию. Для мусульман, и особенно для горцев, дорога к чину прапорщика была гораздо более трудной. Впрочем, офицерская среда отличалась не только этнической, но и религиозной толерантностью. Отчасти это объяснялось тем, что корпоративная культура офицерского корпуса ставила боевое и полковое товарищество выше всех других установок, отчасти — отсутствием особой религиозности в командном составе. Стойким предрассудком в офицерской среде был антисемитизм, но за полным отсутствием иудеев в офицерском корпусе он не влиял на взаимоотношения.

При настороженном отношении властей к формированию национальных частей перед представителями туземной знати были открыты двери как воинских частей, так и военно-учебных заведений. Это объяснялось космополитическими традициями формирования имперского офицерского корпуса, а также тем обстоятельством, что сами войсковые части оставались главными центрами военного обучения. В 1800 году Павел I повелел принять в полк Лазарева, находившийся в Тифлисе, десять юношей из знатных грузинских фамилий юнкерами и одного подпоручиком [65]. 21 марта 1805 года Александр I разрешил принимать детей грузинских дворян в кадетские корпуса на общих основаниях [66]. В то же время в 1829 году Паскевич отклонил предложение об основании Тифлисского кадетского корпуса из-за дороговизны, отсутствия учителей и мастеров для строительства. Главной же причиной несогласия главнокомандующего с идеей открытия на Кавказе военно-учебного заведения было опасение того, что кадеты-туземцы будут оставаться в привычной культурной среде и недостаточно «русифицироваться». По мнению Паскевича, детей местной знати целесообразно обучать и воспитывать в российских губерниях. После этого им следовало еще шесть лет служить там и только потом возвращаться в родные края [67].

Повышенное внимание властей к воинским традициям Кавказа во многом объяснялось тем, что местное население панически боялось введения рекрутской повинности, и даже слухи о ее введении порождали серьезные волнения [68]. Почву же для таких слухов нередко готовили сами власти своими неуклюжими действиями. В мае 1827 года по приказу И.Ф. Паскевича началось формирование нескольких грузинских и армянских батальонов по 945 человек в каждом [69]. Инструкции были составлены на основе рекрутских уставов (нормы мобилизации, порядок медицинского освидетельствования, комплектования частей, назначения командиров, обучения и т. д.). Многим грузинским дворянам было отказано по возрастным и медицинским нормам. Нарушение многовековой традиции (грузины служат, а армяне финансируют) усилило подозрение по поводу рекрутчины, поскольку в Персии именно армяне составляли пехотные и гарнизонные части. Предложение служить в пехоте грузинское дворянство расценило как намеренное оскорбление. Все эти новшества поставили Закавказье на грань мятежа, который удалось избежать, вообще отказавшись от комплектования национальных частей.