Александр Горфункель - Томмазо Кампанелла

Не для того чтобы увлечь за собой невежественных и суеверных земляков — участников калабрийского заговора, не для того чтобы ввести в заблуждение королевских судей, ссылался Кампанелла на пророчества и знамения. В астрологических и натурфилософских трудах, в многочисленных политических сочинениях он обосновывает программу преобразования мира приближением космической катастрофы. Даже в строгих и трезвых «Политических афоризмах», в которых он, по собственным словам, «основал политическую науку», иногда вдруг четкие формулировки рассудительного политика сменяются поэтическими озарениями пророка: «Завершится мирское владычество, когда всякое государство превратится во всякое государство, и всякая секта — во всякую секту, и всякое мнение — во всякое мнение; и наступит конец света, когда всякая вещь станет всякой вещью в изменчивом мире и мирские числа будут снесены и побеждены числами вечными». Туманное пророчество, в котором диалектика Гераклита смешана с мистикой чисел пифагорейцев, проясняется в более земном плане в другом афоризме: «Поскольку переменятся все секты и религии и их главные формы и формы других сообществ, человечество с необходимостью придет к первоначальному естественному и божественному государственному устройству, чтобы правил один первосвященник с сенатом оптиматов, избранным лучшими и из их числа, как постановил бог и как я доказал в „Христианской монархии“, что в соответствии с пророчеством и по естественному круговороту вещей должно прийти к первоначальному невинному естественному состоянию» (28, стр. 121–122).

«Естественный круговорот вещей» в философии Кампанеллы обозначает естественноисторическую закономерность. Непознанная, она именуется «Роком, судьбой и случаем», но, осознанная людьми, воплощается в «благоразумии» человеческого поведения, считающегося с обстоятельствами, в которых воплощен ход вещей (23, стр. 85–86). «Когда люди следуют предвестиям Рока, все их дела процветают, когда идут против Рока, то оказываются в затруднении», — писал он в «Испанской монархии» (23, стр. 93).

Но если в небесных знамениях Кампанелла видел предвестие грядущих перемен, если пророчествами стремился освятить задуманное им преобразование мира, то отнюдь не стояние звезд наталкивало его на мысль о необходимости глубоких общественных преобразований. Не с небес на землю низводился общественный идеал Кампанеллы: выведенный из трагической земной действительности, из современного ему состояния общества, из очевидных и нестерпимых бедствий народных, он в теории грядущих мировых катаклизмов получал лишь свое философское и теологическое оправдание.

В основе его размышлений о будущем человечества лежала забота о судьбах родной земли, о страданиях и бедах его земляков, калабрийских ремесленников и крестьян. Сын нищего сапожника, с детства узнавший горести доведенных до отчаяния бедняков, он не забывал о них ни в просвещенной Падуе, ни в неаполитанских тюрьмах, ни в окружении католических прелатов, ни при дворе французских королей.

И в проповедях своих, и в объяснениях, написанных после провала заговора, Кампанелла говорил не только о том, что звезды повыходили из своих орбит, что Солнце приближается к Земле, что произошло наводнение Тибра, что были многочисленные чудесные видения, — он ссылался и на невыносимое положение, сложившееся в Калабрии, на гнет налогов и разорение крестьян, на раздоры в городах, на набеги турок и местных бандитов. «Слышались жалобы от каждого встреченного на дороге крестьянина, — писал он в „Заявлении“ во время следствия, — и от всякого, с кем я заговаривал, я узнавал, что все расположены к переменам» (77, стр. 153).

В одном из последних своих политических сочинений, обращаясь к французам, Кампанелла вложил в уста Карла Великого печальную повесть о бедствиях родной страны. «Взгляните на Италию, — писал в 1635 г. шестидесятисемилетний изгнанник. — Ваш король одной с вами крови, и даже если он варит вас, то не ест, и если стрижет вас, то не сдирает с вас шкуру, как поступают в Италии без удержу враги ее — испанцы, а также отчасти и местные государи. Там есть места, где существует налог даже на вступление в брак, так что человек платит налог государю за то, что произведет на свет детей — новых подданных для него: вещь столь же возмутительная, как если бы солдат платил жалованье генералу, а работник — хозяину. Кроме того, и тот, кто покупает участок земли, и тот, кто продает, обязаны заплатить по десять процентов уплаченной и полученной цены… И ни одна скотина не войдет в городские ворота без уплаты дуката; и не ввезут в город вина, масла, и хлеба, и любого иного товара без того, чтобы сборщики не забрали себе лучшую часть. Я не говорю уж об огромной сумме денег, которую платит каждый за себя и за свое добро… А что сказать о несчастном королевстве Неаполя и Сицилии, где право и закон — это то, чего пожелает испанская жадность и спесь? Где платят налогов больше, чем имеют имущества; где каждый платит подушную подать в двадцать дукатов, даже если он нищий, без дома, без поля, и живет своей работой, — только за то, что носит голову на плечах; где нет и ничтожной вещи, не обложенной налогом будь то дары природы или изделия ремесла… и налоги растут из года в год и из месяца в месяц… Несчастный народ! И теперь нелегко уже найти человека, который был бы собственником дома или поля: люди продают все, что имеют, за ничтожную цену многочисленным ростовщикам или генуэзцам, которые собирают для короля налоги с народа. Так что эти несчастные вынуждены обрабатывать чужие поля, если хотят есть хлеб и платить подушную подать, а если не могут набрать нужную сумму, то вынуждены бежать или вербоваться в солдаты, покинув жен и детей; но жалованье, обещанное им за солдатскую службу, они никогда не получают и умирают в отчаянии, потому что если кто вздумает роптать, то приговаривается к смерти как виновный в оскорблении величества…

Подите же в Абруццы, в Апулию, в Калабрию, в Кампанию, в Сицилию, сравните число теперешних жителей со старыми кадастрами, и вы увидите, как убыло там население и как в то же время ожесточился налоговый гнет. Взгляните, найдете ли вы у них серебро, золото и веселость или же медь, мелкую монету, и тяжкий труд, и страдание, и постоянный страх, и жизнь, висящую на волоске. И горе тому, кто осмелится жаловаться!» (35, стр. 92–95).

Вымогательства богатых торговцев и ростовщиков приводят к голоду и запустению. «Голод, — писал Кампанелла в „Рассуждениях об увеличении доходов Неаполитанского королевства“, — происходит от торговли, потому что купцы и могущественные ростовщики скупают на корню весь хлеб и держат его, пока не доведут народ до голода, а потом продают по тройной или четверной цене… так что страна становится безлюдной, ибо одни бегут прочь из королевства, другие же подыхают от такой мерзкой еды, употребляя в пищу ядовитые травы, угнетенные ростовщичеством, голодом, эпидемиями и несчастьями, и многие не женятся, чтобы не подвергать таким страданиям своих детей, а женщины продаются за кусок хлеба. Отчего Барлетта и другие земли в Апулии обезлюдели из-за чумы — спутницы голода, и в результате не хватает подданных, и существует недобор налогов, и прекращается возделывание земли…» (31, стр. 168–169).