Владимир Ионов - Житие тщеславного индивида

Я уже писал, что в детстве у меня не было проблемы выпить. В десять лет ради бравады я уже глотал неразведенный спирт, а в юности, в кампании Лёвки Присса и позже, когда уже работал на радио, как-то потерял интерес к алкоголю: выпивал, но очень редко и потому не имел приятелей собутыльников. С переездом в Горький они появились. По праздникам мы по очереди собирались у кого-то из собкоров, а между ними довольно часто устраивали застолья у собкора «Советского спорта» Михаила Марина, человека талантливого и до страсти кампанейского. А у меня уже подрастал сын, от которого, кстати, я в воспитательных целях тщательно скрывал подробности своего шального детства. Но вот однажды – сыну было уже тринадцать – подъехав к дому, заметил, как он с двумя дружками шмыгнул в проём между железными гаражами. Естественно, меня заинтересовало, что они там делают. Оказывается, спрятались выпить бутылку красного вина. Прерывать процесс я не стал, а когда выпили, позвал сына домой. Разговор был сугубо мужской:

– Ну, и как? – спросил я.

Он сразу понял, о чем вопрос, ответил:

– Да не очень, и голова закружилась.

– А зачем ты это делаешь?

– Ну, как, папа? Вы же, когда у нас собираетесь, тоже выпиваете, вот и мне интересно…

– Понятно. Тогда давай договоримся: ты больше никогда не увидишь меня выпивающим, и сам не будешь пробовать. Идёт?

– Идёт.

Правда, этот разговор я подкрепил ещё тем, что устроил сына заниматься в Кстовскую школу самбо, где среди ребят даже речи не заходило о табаке и алкоголе. И три года, трижды в неделю, при любой погоде мы ездили из Горького в Кстово на тренировки. Это кончилось тем, что, заканчивая институт, сын в кампании из трех пар встречал Новый год с одной бутылкой «шампанского». Ну и я все годы его учебы в школе и институте не выпивал за раз больше капли, какой бы для этого ни был повод.

А поводов при работе в ТАСС хватало с избытком. Нас часто собирали на совещания, семинары или освещение каких-то крупных событий, кучно селили в гостинице, и в первый день встречи мы сходились в одном месте, выставляли на стол, кто чем богат, и начиналось изливание душ. Я обычно привозил добытые в закрытом буфете облисполкома бутылку «Посольской» и банку красной икры, но больше одной капли не пил никогда. По этой причине коллеги косились и не считали меня своим. А я просто не мог нарушить слово, данное сыну. И вообще, пора в этом признаться, они считали меня человеком не их круга, стяжателем почестей, мол, пишет книги и сценарии, висит на Доске Почета ТАСС, единственный получил звание Заслуженного работника культуры РСФСР не к уходу на пенсию, а в пятьдесят лет, Коллегия ТАСС рекомендовала опыт его работы к распространению во всей корреспондентской сети страны. Подозрение вызывал и отказ от переезда в Москву на руководящую должность в системе ТАСС. Вот Щеглов и Рябов сразу согласились, Янченков даже добивался перевода в столицу, а этот, видите ли, не хочет уезжать из Горького.… Прикипел там что ли?

А я «прикипел» к свободе, которую, хоть и относительно, предоставляла работа собственного корреспондента. Если не вызвали куда-то на ответственное задание, всё планируешь себе сам: когда встать, куда поехать, сколько выходных в неделю устроить. Не надо высиживать на работе от звонка до звонка, вытягиваться в струнку в начальственных кабинетах. Для меня это было бы сущим наказанием, поскольку я никогда не испытывал трепета перед «большими людьми». Мог уважать и подчиняться, но трепетать – никогда. Помню, в начале работы на Ярославском радио, пришлось в составе небольшой группы корреспондентов сопровождать в поездке по области Никиту Сергеевича Хрущева и быть в довольной близости от шалого Генсека во время его бесед с народом. Так вот, всякий раз, когда он поворачивался к нам, Герман Седов, корреспондент Всесоюзного радио, вытягивался в струнку, а я легко переносил взгляд высокого гостя. «У меня это невольно происходит, а тебе хоть бы что», – говорил потом Герман.

Ну, а главной причиной отказа от перехода в центральный аппарат ТАСС было и остается неумение руководить людьми, заставлять их что-то делать. Я понимал это всякий раз, когда жизнь всё-таки понуждала возглавить какое-то дело. Так было, когда меня избрали президентом федерации борьбы самбо Горьковской области и не отпускали с этой должности целых десять лет. Или когда избрали председателем общественного совета по культуре при Нижегородском губернаторе. Прекрасно понимая задачу, я испытывал огромное напряжение, если надо было кому-то поручить её выполнить. Брался за всё сам. И не всегда успевал. Хорошо, что это было на общественных началах.

Человек в прямом служебном подчинении оказался у меня лишь однажды. Приняв при переезде в Горький у Воронина машину с шофёром, я мучался оттого, что он вынужден ждать в гараже, пока я занят работой над информацией. Шофёр, правда, быстро освоился с такой ситуацией и стал отпрашиваться в поездки для перегона по стране машин с Горьковского автозавода. Иногда он пропадал неделями, а я переживал: не случилось ли с ним что? И сам возился со служебной «Волгой». В конце концов, попросил плановый отдел ТАСС сократить у меня ставку шофёра, и был счастлив, когда это случилось.

Три года Управление кадрами не оставляло надежды сделать меня главным выпускающим Главного секретариата ТАСС. Квартира, машина и «вертушка» – мечта любого москвича – плыли в руки, а я упирался, потому что не хотел работать каждодневно и отвечать за всю информацию Агентства. Служить корреспондентом за границей мог бы и даже просил Баринова, работавшего к тому времени заведующим отделением ТАСС в Болгарии, перевести меня к себе. Но в кадрах уперлись: мол, чего это мы должны потакать его капризам: «Туда хочу, сюда не хочу!» Пусть тогда сидит в своем Горьком.

Вышло, однако, иначе.

Точно не знаю, но так мне рассказывали, по окончании Олимпийских игр в Москве Оргкомитет Олимпиады решил отметить работавших на Играх журналистов. А представлены там были все мировые телеграфные агентства, масса газет, теле – и радиокомпаний. В паре с Псковским корреспондентом я трудился по освещению соревнований борцов и велосипедистов. Именно трудился, потому что конкуренция среди бригад журналистов была высочайшая, и задача перед нами стояла такая: опережать всех, кроме, разумеется, прямых телерепортажей. А это значило, что в течение пятнадцати секунд после финиша мы обязаны были сообщить имя, страну и результат победителя, затем тройку призеров, потом шестерку и в течение получаса передать репортаж о ходе борьбы, интервью с победителем и ещё какие-то интересные наблюдения.

Кроме того, меня понуждали выполнять заказы отдельных газет. Скажем, устроил Оргкомитет поездку для иностранных журналистов в совхоз «Ленинские Горки». Газета «Сельская жизнь» просит Главную редакцию союзной информации написать ей репортаж о поездке. Владимир Янченков, работавший в то время уже главным редактором ГРСИ, поднимает Ионова: «отправляйся в совхоз». То, что я занят работой на редакцию спортивной информации, его не волнует. Кое-как выкрутился на обоих фронтах.