Владимир Ионов - Житие тщеславного индивида

– Привыкай! – смеётся Александр Денисович, мой куратор в редакции. – Поглядим, что погонишь ты.

Денисович потомственный монголовед. Его отец работал там много лет, сам Александр, будучи совсем ещё молодым журналистом, уже несколько лет заведовал отделением ТАСС в МНР и теперь пережидал окончания командировки Кима Болдохонова, чтобы снова вернуться в Улан-Батор.

И вот я получаю красную кожаную книжицу удостоверения корреспондента ТАСС в Монгольской народной республике. Все в ней напечатано латиницей, как и положено для документа журналиста-международника.

Поездом Москва – Улан-Батор до столицы Монголии ехать пять дней и ночей. Сосед по двухместному купе пожилой прапорщик. Он или что-то ест, или дремлет. Предложил «по соточке за кампанию», я отказался. Прапор больше не приставал, продолжая жевать или сопеть. Я быстро привык к этим звукам и молча смотрел на проплывающую мимо страну, напоминавшую своим многообразным однообразием мою суматошную жизнь.

Мне уже минуло пятьдесят. Иные дольше не живут, а меня всё ещё несёт куда-то в неосознанную даль. Исполнятся ли там желания? И какие они? Интересно ощутить себя в качестве журналиста-международника, потому что просто как журналист я уже себе поднадоел, и перед работой на Московском Всемирном фестивале молодежи и студентов меня снова потянуло к писательству, к возможности выстраивать слова в особый ряд, когда речь журчит, как ручей. В журналистике, тем более информационной, для этого мало места. Да и случай интересный подвернулся. Известный в городе человек влюбился в молодую женщину, ради неё бросил завидную работу, оставил жену и троих взрослых сыновей, уехал в дальний район, в деревню и там погиб: утонул, провалившись под лёд на машине. Молодая супруга осталась одна в непривычной для себя глуши и начинает поиски выхода из положения. Она удивительно хороша собой и это осложняет её жизнь, потому что нет недостатка в желающих помочь, но все, прежде всего, хотят её тела. Роман о трудной жизни красивой женщины стал складываться помимо воли. Мне интересно стало описать состояние героини в день похорон, когда прямо на поминках она почувствовала вожделение к себе и шофёра погибшего мужа, и его старшего сына, и его заместителя по работе, который уже воображает себя хозяином положения. Написаны первые главы романа. А что будет дальше – не знаю, потому что скорый поезд Москва – Улан-Батор тащит меня между закопченных снегов в незнакомую даль.

Вжимаюсь лопатками в угол купе, закрываю глаза. Господи, какими неимоверными скачками летит время! Давно ли было голодное, шалое детство, а вот уже и пятьдесят, уже зрелый мужчина с солидным дипломом философа, с крепким профессиональным багажом пишущего человека, член союзов журналистов и писателей, заслуженный работник культуры РСФСР, а всё ещё мчусь куда-то. Что это – любопытство, интерес к непознанному или всё тоже тщеславие, желание показать своё превосходство на новом месте? Наверное, и оно тоже. Только главное всё-таки – стремление познать мир и свои возможности в нём. Врождённое любопытство, толкающее от одного увлечения к другому. Что делать? Метущийся овен, ищущий границы познания. Я хочу знать, как устроен мир. И понимаю, что это не постижимо. Философский факультет открыл для меня теорию эволюции, окунул в Библию. Но и то, и другое наивно – достаточно пристально посмотреть на окружающую жизнь, на строение, на цвет, на структуру населяющих её существ и предметов, на их взаимосвязи. Не может из пыли «большого взрыва» возникнуть гармония жизни, равно как за семь дней творения нельзя создать неисчислимое многообразие мира. Вспоминаю разговор в таком же купе ночного поезда с академиком Гапоновым-Греховым. «Наука бессильна доказать отсутствие Бога, равно как и его присутствие», – утверждал академик. А вот отец Павел, прототип героя моей повести «Успение иеромонаха» разрешил эту проблему проще. Когда в бане академгородка в Борке у него вышел спор с академиком Семеновым о сотворении мира, ученый муж после парной потащил отца Павла в одну из лабораторий института к электронному микроскопу и долго объяснял строение живой клетки, её молекул и атомов. Павел, пахнущий березовым веником, только добродушно спрашивал: «А дальше чего?» И когда академик, наконец, сказал: «Это начало всего, хотя, к сожалению, показать пока нельзя», Павел торжественно объявил: «А вот это Господь и есть!»

И в самом деле, видим ли мы То, что управляет нами, что делает добрыми или злыми, скупыми или щедрыми, ищущими или равнодушными? Как ни жмурь глаза, не увидишь Это даже в воображении. Но деяния ощутить дано. Я знаю это точно. Потому что в детстве, в юности и будучи уже сознающим себя человеком мог погибнуть с десяток раз, а вот еду. Я знаю, что Он наградил меня даром воображения, умением складывать слова, отличать хорошее от плохого и наказывает какой-либо потерей, если не хочу отличать. Я знаю, что есть граница между добром и злом, которую нельзя переступать, а всякий намеренно шагнувший в сторону зла, будет наказан утратой жизни. Не сам я выстроил этот ряд, приятель ещё ярославских времён однажды сказал: «А ты знаешь, все твои недоброжелатели – Герман Баунов, Олег Коротаев, Александр Иванов, Леха Горохов, Ким Майоров – все, кто гробил тебя в Ярославле – почему-то не дожили до пятидесяти лет».

Что это – наказание за неправедный суд? «Как хотите вы, чтобы к вам относились люди, так и вы относись к ним… Не судите, да не судимы будете. Ибо, каким судом судите, таким и судимы будете». Как жаль, что в пору писательской юности я ещё не знал этого предупреждения евангелиста Матфея. Может быть, удалось бы убедить кого-то из недоброжелателей не лить столько зла или не потворствовать злу.

Не знал. Хотя именно в эти годы неустанно занимался богоискательством – знакомился со священниками, допытывался, насколько истинна их вера. И приходил к выводу, что служение Богу для многих из них всего лишь работа, способ кормить семью. «Мы оба кормимся вокруг человека. Только ты зовешь его в коммунизм, а я в рай. И оба врём, потому что не знаем: есть ли рай на небе и будет ли коммунизм на земле», – сказал мне однажды молодой, франтоватый поп. И только иеромонах Павел был тверд в убеждении, что Господь лежит в основе всего. А уж крестить себе лоб или нет – это зависит от человека. Позже я сдавал несколько спецкурсов по Библии, много читал Священное писание и видел, что Создатель наделен там всеми человеческими слабостями, что лишний раз убеждало меня не только в рукотворности Книги, но и в правоте отца Павла: в основе всего – Господь, которого я понимаю как Создателя. Значит, я тоже верующий человек. Но не воцерквлённый, потому что не понимаю, почему служители церкви открыто торгуют Божьей благодатью, устанавливая прейскурант на каждое своё действие от Его имени, почему высшие иерархи церкви ходят в камнях и золоте, тогда как Иисус Христос, которому они служат, жизнь провел в рубище. Я знаю, что церковь дала сюжеты мировым творениям. Но не священники водили рукой мастеров. Их вдохновляла Вера.